Патриот
Шрифт:
— Так место не указано, — говорю, — где же мне выстраиваться.
— А вот там! — и показывает на самый конец камеры, у окна. Камера вытянута, и если встать у окна, то просто неудобно говорить с вошедшим — расстояние метра четыре.
Смешно, что он решил сейчас ко мне прицепиться с этим, хотя я уже больше месяца здесь.
Впрочем, это такая ерунда, что даже не знаю, вручать ли этой смене звание нелюбимой из-за этого. Тем более все остальные — нормальные чуваки. Ну то есть просто молчат и ничего не говорят:)
Вообще, как
Вчера было –25, сегодня –11, а завтра будет +6! Вот, наверное, метеозависимые вешаются.
А я вот очень хотел бы, чтобы потеплело.
Хотя смотрю я на эти толстые стены, неоткрывающиеся окна и пункт «Аренда вентилятора» в прайсе платных услуг СИЗО и думаю, что летом здесь может быть запросто гораздо хуже, чем зимой.
Совершенно восхитительный сделал салат из банки тушёнки, двух помидоров и зелёного перца. Причём без ножа!
25 февраля 2021
Ну вот. Так долго ждал — и наконец.
Встал, сделал табаты, и голос из стены сообщил: «Собирайтесь с вещами».
И непонятно, что делать с едой, банками, пакетами, хозпринадлежностями и т. д.
Если просто переводят в другую камеру, то можно это всё просто запаковать в мусорные пакеты, а если увозят, то придётся выкинуть. Места нет. Уточнил у голоса из стены, он просто говорит: «Собирайтесь со всеми своими вещами полностью, включая еду».
Хорошо хоть сказал: «Без спешки».
Пишу уже во Владимирской области. СИЗО-3 Кольчугино. Утомительный был денёк.
С вещами я, конечно, всё в итоге сделал не так.
В книжках пишут, да и Олег сказал, что лучше ехать налегке. В итоге все вещи я засунул в сумку, изначально предполагая, что засуну её в круглую сумку, которая на складе. У той второй сумки есть лямки, и её можно как рюкзак носить. И вот, — думал я, — поеду на этап с удобной сумкой-рюкзаком. Все тащат свои огромные баулы в руках и зубах, а я иду беззаботно и насвистываю мимо рядов лающих овчарок. Руки в карманах, за спиной рюкзак.
Но в итоге только моя камерная сумка получилась огромной — одежда плюс всякий скарб, которым я обжился здесь. Посуда, разделочная доска и т. д. Всю еду упаковал в мусорные пакеты, подумал — может, в другую камеру можно отдать. Но нет.
Через 2 часа пришёл дежурный, он мозги не полоскал обычным здесь «Собирайтесь, а там узнаете», а нормально сказал: «Всё, убываете».
— Я вас принимал, я вас и отправляю.
Это
Нормальный чел, он даже шутил иногда. Что полностью сенсационно для СИЗО-1.
Как неопытный дурачок я вообще всю еду и бытовую химию упаковал и выкинул.
Ну ладно там растительное масло открытое — с ним опасно, вдруг прольётся. Но и запечатанные консервы, каши и т. д. Соль, сухофрукты.
Подумал, что в одну сумку не влезет, а ещё одну я не хотел, потому что болтающийся пакет с едой только рушил мою красивую концепцию, как я иду с рюкзачком и насвистываю.
Причём дежурный мне сказал, типа: «Ну не пешком же идёте», когда я ему объяснил, что все эти мешки — еда, которую я выкину.
В другую камеру, понятно, в нашем СИЗО [ничего передать] нельзя. Такое злостное нарушение ПВР даже и представить себе невозможно в «Кремлёвском централе».
Дальше матрас, казённые ложку и миску в рулон и — «на сборку».
На «сборке», то есть в камере, где тебя и твои вещи полностью обыскивают, когда ты приезжаешь в СИЗО и уезжаешь из него, выяснилось, что у меня есть большая проблема. Книги. Оказывается, мои вещи состоят не только из сумки в камере и сумки на складе, но и из большой коробки с книгами. Тяжёлой.
Книг штук 20, и я сам заказывал штуки 3 из них. Остальное — это какие-то «добрые» люди заходили на сайт СИЗО и в ларьке покупали мне книги, чтобы я «не скучал». Тут они не ошиблись, веселье у меня с ними было огромное. Какие-то гигантские, толстые книжки. Типа, 2 экземпляра «Москвы и москвичей» Гиляровского и большеформатные тома «Намедни» Парфёнова. Главная забота СИЗО — чтобы я их не обвинил в пропаже вещей, поэтому они маниакально требуют, чтобы я забрал книги.
— Отдайте в библиотеку.
— Нельзя.
— Отдайте в другие камеры.
— Нельзя.
— Заберите себе, хорошие новые книги.
— Нельзя.
— Тогда я от них отказываюсь.
— Нельзя.
— Тогда я их выкидываю.
— Выкинуть уже нельзя.
(Всю еду, упакованную в чёрные пакеты, я оставил в коридоре у стены на своём третьем этаже.)
— Ну, еду же я выкинул. Если бы у меня сейчас был килограмм раздавленных помидоров, вы же не заставили бы меня брать их.
— Выкинуть можно было раньше, сейчас туда, где выкидывают, мы уже не пойдём.
В итоге я и заявление на утилизацию пытался писать, и заявление на передачу книг адвокатам. Несколько раз звонили начальству, но то было решительно настроено вытурить меня со всем моим имуществом, находящимся в полной сохранности.
Завели в маленькую камеру: «Ждите». Минут через 10 за дверью топот и голоса. Открывают, и [вот] наконец-то сценка, похожая на тюремную жизнь из книг и фильмов.
Стоят три огромных — как я ростом, но широких, мордатых и в военных бушлатах — и орут:
— Фамилия!