Патрул
Шрифт:
Патрул выходит в центр комнаты:
– Да освободятся все дети от боли страданий!
– произносит он и совершает полное простирание. – Да освободятся все дети от боли и страданий!
Патрул выпрямляется, показательное выступление окончено:
– Понятно?
Юдра испуганно кивает.
– И так сто раз.
Патрул демонстративно ждет, когда хозяйка начнет простираться.
– Я что… - хлопает глазами та, - должна…
Он кивает.
– Но у меня болит спина, я не могу… - лопочет она быстро.
– Я помогу, - обещает
– Как она…?
– Да освободятся все дети от боли и страданий, - напоминает Патрул.
– Да освободятся все дети от боли и страданий, - произносит Юдра и, зажмурившись, делает первое простирание.
Патрул поддерживает хозяйку руками с двух сторон.
Разогнувшись после первого простирания, хозяйка открывает глаза, на них не написано особого восторга.
– Да освободятся все дети от боли и страданий, - говорит она и вновь ныряет в руках Патрула.
Юдра ходила-то еле-еле, а тут такие могучие телодвижения! Постепенно до нее доходит масштаб превращений. Лицо уже не выражает недовольства.
У забора на деревенской улице Ринпоче играет с Ани. Парализованная собака неуклюже преследует небольшую палочку, она счастлива.
За игрой наблюдает Юдра. Хозяйка тихо подошла к воротам, чтобы ее не было заметно.
Наконец, Юдра окликает домработника:
– Чотар!
– Это меня, - сообщает Патрул собаке и поворачивается к Юдре: - Да, моя госпожа?
– Заходите во двор.
– ?
– Бери собаку, и заходите во двор. Сколоти конуру, пусть живет здесь. – Указательный палец Юдры показывает место будущего обитания Ани.
Во дворе. Напевая «Ом Мани Пеме Хум», Патрул сколачивает из досок домик для Ани.
Очередное утро в деревне. Поют петухи, на горизонте появляется солнце. Мы видим готовую конуру. Это что-то великолепное, подобное дворцу в мандале, раскрашенное всеми цветами радуги. Из конуры появляется заспанная морда собаки. Ани выползает наружу.
Комната хозяйки. Вероятно, с момента первого простирания прошло не менее недели, поскольку перед нами женщина со спортивной выправкой. Юдра простирается на полу, читая «Да освободятся все дети от боли и страданий». На нее приятно смотреть. И главное, она понимает, что говорит; есть надежда, что Юдра простирается за детей, а не за здоровье.
Сад под окнами Патрула. Ринпоче выполняет на траве простирания. Мы слышим молитву, произносимую Юдрой.
День. Патрул и Юдра двуручной пилой пилят во дворе дрова (если в то время существовали такие пилы) или делают вместе, рука об руку, что-то, что тогда реально существовало.
–
– Когда ты действительно начнешь любить чужих детей, как своих собственных, уже будут не нужны перерождения.
– Как понять, не нужны?
– Какой смысл трястись над одним неблагодарным ребенком, если каждый ребенок станет тебе, как собственный?
– Как это каждый? Что-то я не пойму…
Юдра прекращает работать. Она собирается то ли передохнуть, то ли «понять».
– Смотри, - говорит Патрул, собрав в пучок все извилины женщины. – Если незнакомый маленький пацан бросится к тебе на шею. Вот так, ни с того, ни с сего…
– Ну, ну…
– Если по его щекам будут течь слезы, если он будет умолять тебя: «Мама… Не бросай меня… Пожалуйста… Пожалуйста, не бросай меня, мама…» - Выдержав паузу, Патрул заканчивает: - Ты его бросишь?
– Нет, конечно.
– Признаешь в этом пацане своего сына?
– … Да. – Подумав, Юдра добавляет: - Конечно, признаю.
– Вот когда твоего сострадания хватит на тысячу детей, и все будут любить тебя, как родную мать, тогда тебя назовут дакиней.
Воспользовавшись паузой в работе, Патрул ложится на траву, чтобы заняться любимым делом – смотреть на облака.
– В общем, дакиня – это обычная женщина, только с бесчисленным числом детей, - говорит Патрул, расположившись на траве, глядя в небо. – И она не связана с ними обязательствами… И еще она умеет летать. Иди сюда!
Патрул стучит ладонью по земле. Юдра ложится рядом.
– Смотри! – говорит Патрул.
Мы видим на небе явный силуэт танцующей дакини, вылепленный из облаков, какой ее обыкновенно рисуют на танках.
– Что видишь, Юдра? – спрашивает Патрул.
– Похожа на танцовщицу.
– Как думаешь, сколько у нее детей?
Вокруг небесной танцовщицы расположились бесчисленные маленькие облачка.
– Много, - понимает Юдра.
– Как ее ни крути, как ни переделывай, всегда прекрасна, да? Много у нее детей или вообще никого нет, дакини не жалуется, не привередничает. С дакини приятно иметь дело.
Монах на коне с большими мешками, в которых лежит провиант для Патрула Ринпоче, скачет по традиционному маршруту: долина – озеро – лес. Там, где лошадь проехать не может, он спешивается, закидывает мешки на спину и начинает подъем в гору.
Пещера Патрула Ринпоче. К ней подходит монах. Он видит, что вход в пещеру завален камнями, опускает мешки на землю и зовет:
– Ринпоче! Патрул Ринпоче!
Нет ответа. Монах разгребает камни у входа в пещеру, заглядывает в темноту. Пещера пуста. Монах залезает во внутрь, зажигает свечу.
Он видит алтарь, догоревшие свечи, мандалу и много-много риса. Пещера словно усеяна рисом. И ни малейшего признака жизни.
Изучив обстановку, монах возвращается на воздух, забирает мешки, пускается в обратный путь.