Паучий замок
Шрифт:
И опять наступила тишина. Ах, как грозен голос Вождя:
— Он нарушил наш закон и будет наказан. Но если у этих юных воинов есть заступники, они прямо сейчас могут вершить суд чести!
Спасибо тебе, Вождь! Спасибо за закон и эту толпу, которая соблюдает его до тех пор, пока более сильный и наглый не протаранит и сам закон и Вождя, который так мило предлагает сдохнуть прямо тут, от руки нарушителя! Меня просто трясло от злобы!
Что это за клан, в котором всегда найдётся урод, готовый обделать любого героя и любого слабого и почему бы сообща не набить ему публично рожу,
Немного отрезвев, я увидел двинувшихся к нам со всех сторон мужчин, все отцы как один шли на защиту своих птенцов, а потом злого как оса Пашку который бил себя в грудь и показывал на правую руку. В грудь! В руку! В грудь! В руку! Парни мои, тоже прыгали и жестикулировали как бешеные!
Я всё понял и, подняв руки, закричал, что мы сами справимся с дерьмом и не надо хорошим честным воинам касаться такой грязи. Я много чего кричал, пока наш новый друг кусал от злости камни, связанный так, что, дёргаясь, душил сам себя. Пашка, к нашему удовольствию, уже считался охотником и даже до Посвящения имел право вызывать на поединок любого.
У меня было время. Из зала увели женщин и детей. Только мать дуэлянта не дала это сделать. Воины выстроились коридором, так как обиженный выбрал пращу и закрылись щитами. Поставили метки дистанции и закрепили факелы, принесли пращи и шлемы, я, как и три дня назад, сотворил низкий барьер посередине, на всякий случай, так как уже убедился, что подлости в нашей стране не меньше, чем везде, а отрубленные конечности не всегда прирастают. Даже по решению суда.
Чем я мог помочь Пашке? Пока урод лежал рядом, я 'уговорил' его башмаки в том, что они золотые, красивые, очень толстые, из чистого сверкающего золота и с удовлетворением увидел, как эта скотина недоуменно волочет ноги, поднимаясь с грунта, сдирая с себя верёвки. Прозвучал сигнал вождя.
Воин оказался, действительно, хорошим. Он не стоял на месте, а кружился, перемещался, несмотря на тяжелые вериги и камень из его орудия вылетал неожиданно и неизвестно откуда, но пока что Пашкиной реакции хватало на то, чтобы отклоняться вовремя.
Я злился, что не догадался уговорить его камни лететь в нужную точку, но теперь уже было поздно. Здоровый самец и худенький мальчик танцевали друг перед другом. По-настоящему, пока, никто не попал ни разу, только один из камней по касательной ударил по королевскому шлему, слегка ошеломив моего друга.
Заметно уменьшались кучи снарядов, правда, у Пашки запас был вдвое больше, ребята натаскали, да и расходовал он меньше, не успевая за опытным стрелком.
Удар! Опять Пашка получил по шлему и зашатался. Вскрикнула бедная мать. Его враг на вздох остановился, чтобы насладиться маленькой победой и тут же получил снаряд в кисть руки, из которой внезапно вывалилась праща, и — тут же в шею, в открытое, незащищенное место под затылком из которого брызнула кровь, пока он нагибался за пращой, и опять в правую, приготовившуюся к броску!
Несколько ударов подряд в шлем, прямо по глазам, это неопасно, но не даёт сосредоточиться, прицелиться, а потом опять в руку.
Скорость танца замедлилась, копыта из золота — это вам не фунт изюма! Давай, Пашка, давай! Бери его, тёпленького! И он давал.
Вот пошла в ход левая рука врага, а правая стала подающей, вся в крови и рваных клочьях меха, бросок за броском перемалывал теперь как в мясорубке левую кисть. Потом пошли колени. Пашка не доводил дело до конца. Он издевался. Не кричал оскорблений, не убивал и не калечил. Унижал!
Голова!
Пробит и содран набок шлем. Начались открытые удары по лицу. Противник уже не мог не только ответить броском, он не мог пошевелить ничем, кроме губ. Только рот, с мерзким злобным языком оставался для последнего унижения.
Здесь не было девушки, которая могла бы спасти задиру. Локти. Разбиты. Плечи. Клочьями полетели кожаные вставки защиты. Упрямый! Стоит, бесится, весь в крови, но не сдаётся! Хороший воин. Только дурак! Хотя, все мы здесь не лучше.
Наконец, всё заканчивается. Закатываются глаза и несогнутое упрямое тело медленно падает бревном на камни, прямо мордой! Сознание потерял. Не удалась до конца Пашкина месть. Он хотел унизить воина извинением, но тот предпочел на время отключиться, но не сдаться.
— Я знал, что из мальчика будет хороший воин! Знал!
Этот громкий и властный голос может принадлежать только одному ириту, поэтому все присутствующие оборачиваются на него и падают на колени.
Король. Гирбат Богатый собственной персоной. Как ему удаётся попасть туда, куда нужно, в самый острый момент, просто удивительно! Он шествует на помост, преследуемый охраной, которая располагается снизу, и, поднимая с колен Вождя, усаживается вместе с ним, после многочисленных лобызаний.
— Развлекаетесь?
Вождь делает всем выразительный знак рукой и зал оживает, наполняется опять женщинами и детишками, раненого уносят, снимают приметы недавнего боя, вытирают кровавые пятна, а я обнимаю Пашку и проверяю его голову, хотя к нему уже несётся и отец, и мать с разных сторон. Всё цело.
— Пашка, ты — зверь!
— Ты тоже. Он почти не прыгал.
— Подожди пока успокаиваться, эти паразиты, похоже, просто так не угомонятся…
Но всё равно мы оба счастливы. Всё-таки что-то есть великое в этой мгновенной разборке, во всяком случае, не надо целый год таскаться по судам, накидал обидчику и радуйся.
Я выстраиваю своё воинство вновь, затянувшаяся процедура никак не закончится. Вождь что-то докладывает королю, а тот с удивлением разглядывает луки, уж мы-то с королём знаем, чьи они на самом деле, потом скользит по нашей новенькой форме, опять что-то спрашивает, ну что ж, побеседуйте, мы уж тут который час истину вылавливаем.
Наконец, призывающий жест ладони ввинчивает меня на помост и, как марионетку, швыряет на колено. На одно! Хватит с вас, Ваше величество! Я уже тоже начинаю заводиться, сколько же можно мучить тех, кто так предан и столько приволок! Да ещё и детей к тому же!