Паук в янтаре
Шрифт:
— Ты не позволил бы мне сделать то, что требовалось.
— Рисковать собой? Наверное, да. Было бы невозможно стоять и смотреть, понимая, что… могу потерять тебя.
— Это было необходимо, — повторила я. — Для Веньятты, для моей семьи, для… меня.
— Я думал, мы союзники. Ты и я…
Доминико протянул руку, чтобы погладить кота, которого я бессознательно прижимала к себе, и на мгновение меня оглушило силой чувств, которые он сдерживал внутри. Тревога, страх, отчаяние… Эмоции раздирали его изнутри, и это было невыносимо, невыносимо…
Лучше бы он кричал.
— Доминико, — мой голос
Я потянулась к его лицу, очертила контур подбородка, плотно сжатых губ.
— Пожалуйста, прости меня. Я чувствую сейчас… Я не должна была поступать… так. Не должна была рисковать, не поговорив с тобой, не подумав, как это может затронуть нас. Но я не могла остаться в стороне, понимая, что пострадают невинные. Я… Я не могу не бороться за то, во что верю. За правду, за справедливость… за любимых… за нас.
Он молчал долго, бесконечно долго. Потом уголки его губ дрогнули, приподнимаясь.
— Моя бесстрашная Яни, — усмехнулся он. — Такая же своевольная и упрямая, как истинная уроженка Ниаретта.
Доминико потянул меня на диван. Темная энергия обняла меня, волной пробежав по коже.
— В тебе больше южного огня, чем ты думаешь, — его глаза вспыхнули лукавством, когда я обняла его за плечи, устраиваясь поудобнее. — Знаешь, когда я был маленький, на востоке Ниаретта случилось сильное извержение. Разумеется, внезапно, как и все катастрофы, и несколько городков, расположенных у подножия вулкана, могли серьезно пострадать. На их счастье, лорд и леди Эркьяни гостили в то время неподалеку в одном из поместий. Отец пытался отговорить маму от того, чтобы вместе идти останавливать стихию, но разве настоящих ниареттских женщин можно переупрямить? — он фыркнул, и я, видя его улыбку, против воли улыбнулась в ответ. — Они отправились к вулкану и вместе с другими магами успели уберечь поля и людей, направив поток лавы в море. Мама выложилась не меньше — а то и куда больше — других. Растратила почти всю свою силу. Тогда отец сделал ей такое же платье.
Он провел подушечкой пальца по лифу, и вплетенные в кружева кристаллы замерцали ярче, наполняясь силой. Горячая ладонь очертила изгиб талии, легла на спину. Платье искрилось, и в потемневших глазах Доминико я видела тот же яркий, живой отблеск темного пламени. Никто и никогда не смотрел на меня так — жадно, голодно, откровенно и до бесконечности уязвимо, словно предлагая мне себя — целиком, полностью, до последней капли крови, последнего вдоха.
– еще она была беременна. Мной.
И я вдруг осознала, с бесконечным отчаянием и ужасом, что если завтра во время бала случится непоправимое, я больше никогда не увижу этот взгляд. Не почувствую, как от прикосновений Доминико разгорается внутри неукротимый жар, не испытаю, каково это — делить одну на двоих страсть. Пусть мир вокруг меня рушился, но сейчас я могла думать лишь о мужчине, сжимавшем меня в объятиях.
Желание переполнило меня до краев, и я всем телом потянулась к Доминико, выдыхая уже в его губы, потому что просто не могла позволить себе потерять все, так и не изведав хотя бы капли настоящего счастья.
Доминико, верно, не ожидал такого порыва. Я почти опрокинула супруга на диван, прижалась к его груди в отчаянной жажде почувствовать его всего. Платье мешало, мешал камзол, платок,
Его пальцы коснулись верхнего крючка корсета, замерли.
— Яни…
Я не могла оторвать взгляда от его лица.
— Я хочу… — голос охрип, — хочу стать твоей… Нико. Здесь. Сейчас. Я…
Слов не хватало. Слова тонули, захлебывались рвущимися наружу чувствами. Я нуждалась в нем, нуждалась так сильно и отчаянно, как никогда в жизни, как никогда прежде. И эта нужда, эта жажда плавили ледяной кокон, в котором прятались мои чувства — настоящие, живые, искренние.
Я хотела принадлежать ему. Хотела покориться и быть покоренной.
— Нико…
Я не могла сказать… но могла показать, отчаянно потянувшись к его руке, почти до боли переплетя наши обнаженные пальцы и распахнув свой разум ему навстречу.
— Яни…
Почти сразу горячие губы накрыли мои. Не отрываясь от Доминико, я потянулась к платку, к пуговицам камзола. Выдернув из штанов его рубашку, жадно скользнула обнаженными пальцами по плоскому твердому животу. Доминико рвано выдохнул, уткнувшись мне в плечо.
— Яни, подожди… Яни, любимая, пожалуйста, — шептал он, пока я, повинуясь своим желаниями, целовала его шею, грудь, спускаясь все ниже и ниже. — Яни, ты…
— Ты мне нужен, Нико. Мне очень, очень, очень нужен ты.
И он сдался. Обхватил меня, перевернулся — и вот уже я оказалась прижата к дивану телом Доминико.
— Освободи меня.
Тугая шнуровка поддавалась неохотно и медленно, словно подстегивая замерший внутри меня озорной огонь — ну, дерни, разорви. Я нетерпеливо ерзала, не в силах спокойно ждать, пока Доминико избавит меня от одежды. Тянулась к нему, жадно ловя его губы. Стонала. Шептала.
— Нико, Нико, Нико…
Кажется, никогда прежде я не произносила его имя столько раз — по одному на каждое мучительное мгновение ожидания, наполненное предвкушением и острой жаждой.
Корсет, наконец, поддался, открывая грудь, и ловкие пальцы тут же накрыли ее, коснулись соска, срывая новый стон. Ласкали, сжимали, поглаживали в самых правильных местах, словно зная, куда и как именно надо было прикоснуться, чтобы разжечь во мне огонь и ни на секунду не давать угаснуть яркому пламени. Я сбивчиво шептала его имя, выгибалась под горячими ладонями, скользящими по обнаженной коже — и когда только он успел снять с меня сорочку? — страстно желая стать ближе, еще ближе.
— Еще, еще, да, да…
Он замер на мгновение, рассматривая меня. Раскрытую, уязвимую… его.
Страсть и нежность смешивались в его взгляде, ощутимые каждой клеточкой моего жаждущего тела.
— Пожалуйста, — шепнула я, толкаясь бедрами ему навстречу. — Пожалуйста, Нико.
— Боюсь… сделать тебе больно…
— Не бойся. Я хочу этого, Нико. очу тебя.
Желто-карие глаза сверкнули настоящим, неподдельным счастьем. Доминико приник к моим губам, жарко, сладко и головокружительно страстно. Увлеченная поцелуем, я едва ощутила, как легли на бедра горячие ладони, притянули ближе. Темная энергия обвилась вокруг, готовая приглушить боль, пройтись по телу ласковой волной, усиливая приятные ощущения.