Пауки и иерархи

Так, ладно…

Я перестал пытаться призвать магию и вместо того позвал Кащи.

Потом достал его ухо и повторил призыв еще раз.

Ничего.

Вероятно, камень, из которого был построен Первый Храм, выпивал не только обычную человеческую силу, но и тот ее демонический аналог, который использовал мой Теневой Компаньон.

Ясно, простой способ спасения из ловушки отпадал.

Я ощупал и простукал стены и пол — камень везде был подогнан идеально и звук не выдавал наличия пустот. Единственное, что я заметил, это разницу в обработке

покрытия у одной стены — она ощущалась куда более шершавой. Добавлена позднее? Важно ли это?

Так, стоп. Я заставил себя сконцентрироваться на ситуации в целом. Немедленная смерть мне не грозила, и, хотя тут мой резерв истощался быстрее, чем наверху, запас времени еще был.

Кто пытался меня убить и с какой целью? Ясно, что тот, кто отлично знал Первый Храм и имел к нему полный доступ.

Исходя из этого, самым вероятным кандидатом на роль убийцы выглядел настоятель Октара, хотя мотивация казалась туманной — какой был ему смысл убивать впервые увиденного студента Академии? Он даже имени моего не спросил…

Жрец Сантори? Тут мотивация какая-никакая была, а вот насчет возможности я ничего сказать не мог.

Те стражники? Вряд ли, слишком мелкие сошки.

Дядя Теагана? Вроде бы расстались мы не врагами, а что до его возможностей, то тут я опять же ничего сказать не мог.

Сам Теаган? Сомнительно, хотя я не собирался отрицать что бы то ни было категорически.

А еще, помимо этих людей, в Обители находились десятки иных иерархов и сотни служителей рангом помельче, и у каждого мог существовать мотив, возможно, связанный даже не со мной, а с кланом аль-Ифрит. Или же вовсе порожденный какими-то религиозными причинами. Мало ли, вдруг среди жречества есть тайная группа, которая, скажем, раз в год приносит в жертву Первому Храму любого попавшегося под руку мага?

Эта последняя теория нисколько не вязалось с тем, что я знал об учении Пресветлой Хеймы, но кто гарантировал, что в Обители не завелись сектанты с таким вот дивным вывертом мозга?

Так или иначе, понятно было только, что с убийцей ничего не понятно.

Ладно, переходя к более насущной проблеме — что случится, когда камень выпьет всю мою магию? Стены сойдутся и меня раздавят? Или я просто останусь здесь, пока не умру от недостатка воздуха? Стены ловушки были слишком далеко друг от друга, чтобы я мог забраться наверх, упираясь в них ногами, и слишком гладкие, без выступов и выемок, чтобы мог вскарабкаться, цепляясь пальцами. Да даже если бы и мог — я сомневался, что без доступа к магии сумею сдвинуть каменную плиту, закрывшую выход.

Интересно, что случится, если я сниму кольцо с черным нихарном? Сможет ли камень Храма выпить мою демоническую скверну так же, как выпил демоническую магию, связывающую меня с Кащи, и тем самым предотвратить мое превращение в Белого Паука?

Учитывая то, как сильно мне не хотелось превращаться в демона, я оставил это на самый крайний случай. Если другого выхода не останется, тогда и проверю. У Белого Паука шансов выбраться было все же больше…

Протянув руку, я вновь сравнил стеклянную гладкость трех стен и слабую шлифовку четвертой.

Тот, кто делал ловушку, торопился и последнюю часть работы выполнил спустя рукава? Или же, что

казалось мне более вероятным, он создал только четвертую стену, причем, возможно, куда позднее, чем был построен Храм? И если так, то могла ли четвертая стена быть выполнена из обычного камня? Такого, который не впитывает магию и потому может быть ею разрушен?

Я прижал ладони к четвертой стене и вновь потянулся в свой внутренний поток магии. Нити стихий продолжали ускользать и теряться, но, возможно, я мог хотя бы изменить направление их бегства? Направить их через эту стену-новодел?

Нитям оказалось без разницы, куда лететь, но несмотря на изменение направления, вреда стене они не причиняли.

Жаль…

Тут у меня в памяти всплыл давний урок профессора Яндре, во время которого он заставил меня поверить, что стихий не существует, что они лишь манифестация человеческой веры. И я действительно тогда поверил, и зачерпнул просто из внешнего потока, тем самым, как потом оказалось, соединив все четыре стихии, и получил в результате что-то вроде грязевой грозы с шаровыми молниями.

Мне совсем не улыбалось, находясь в каменной ловушке, оказаться под ударами молний и заляпаться грязью, но разрушительный потенциал у смешения всех стихий был хорош…

Я закрыл глаза и поверил.

Стихий нет.

Есть только чистая магия.

Есть только сила…

Нити Огня и нити Воды, стремительно убегающие из моего резерва, будто пошли рябью, а через мгновения ни Огня, ни Воды не осталось. Теперь внутренним взором я видел лишь нити чистой силы, отчего-то непроглядно черного цвета. Впрочем, тогда грязевая гроза тоже была черной…

Правда, изменение внешности нитей ничуть не помешало им убегать и дальше, теперь через четвертую стену, и… Да, я был прав: камень, из которого эту стену сделали, оказался самым обычным, потому что я услышал резкий громыхающий звук и ощутил, как под пальцами появились трещины. Разрослись.

Стена с оглушительным грохотом начала осыпаться мелкими камнями и песком.

И осыпалась полностью.

Наклонившись, я потрогал один из самых крупных камней. Да уж, это была крепкая стена, толщиной с фут, не меньше, но прикосновения всестихийной магии не выдержала. Я даже немного напрягся, вновь вспомнив ту грязевую грозу и, самое главное, молнию, которая скакала от стены к стене как каучуковый мяч. Впрочем, всестихийная магия, разрушив стоявшую на ее пути стену, продолжала убегать от меня с прежней скоростью и больше ничего не создавала.

Тут я подумал о грохоте — интересно, слышали ли его наверху, в Храме? И вообще, хватились ли меня там?

Темнота оставалась кромешной и видеть в ней я ничего не видел, но вполне мог ориентироваться благодаря той способности, которая впервые проявилась в Городе Мертвых, тоже, кстати, под землей. И вот эта способность подсказывала, что за разрушенной стеной находится самая обычная лестница, ведущая наверх и упирающаяся в каменную плиту. Вовсе не в ту плиту, через которую я провалился в ловушку — та находилась прямо над каменной коробкой — а другую, в которую я, поднявшись по лестнице, уперся макушкой и руками. Но плита не шелохнулась, и съезжать в сторону или как-то иначе открываться не пожелала.