Паутина и скала
Шрифт:
Таким образом, во всей этой картине мира, которая за много бурно пронесшихся лет в непрестанных, мучительных трудах ду shy;ши и разума сложилась не только из того, что Джордж видел, уз shy;нал, запомнил, но также из всего, что его жажда и мечта извлек shy;ли из невиданных краев, жил этот дикий, нечленораздельный возглас радости и торжества. Этот возглас был в сложившемся у него образе земли, таком завершенном и сияющем, что ночами ему иногда казалось, будто он видит ее всю, раскинувшуюся на холсте его воображения – холмы, горы, равнины, пустыни, за shy;стывшие в лунном свете поля и громадные сонные леса, а также всю громадную россыпь больших и маленьких
И этот возглас поднимался от мыслей о тропической темноте и ночных джунглях, обо всем мрачном, зловещем, неведомом; он поднимался с демонической радостью из сонных дебрей, из буй shy;ных тропических зарослей, где на поросшем папоротником склоне холодно поблескивает змеиный глаз; из видения стран shy;ных тропических растений, на которых, насытясь, спят ядовитые тарантул, гадюка, кобра, и где золотисто-зеленые, глянцевито-синие, ярко-красные попугаи оглашают темноту горделивыми, бессмысленными воплями.
Особенно неистово возглас этот приходил с самой необуздан shy;ной радостью из сердца тьмы, из сонного царства. Много раз в тихие ночи дух Джорджа вырывался из заточения в городской комнате и носился над сонным царством, он слышал вокруг сердцебиение десяти миллионов людей, и из души его рвался ди shy;кий, нечленораздельный возглас. Из темного моря людского сна, на которое тускло светило несколько звезд, возглас взывал ко всем громадным рыбам, плавающим в темных ночных водах; ко всем блужданиям, тыканьям, нащупываниям мозга вслепую; ко всем легчайшим, невидимым шевелениям, ко всему, что плавало, шевелилось. Блуждало в сонном царстве, ко всему, покрытому лесами, далекому, дух его слал возглас торжества и возвращения.
И наконец этот нечленораздельный возглас пыла и торжества рвался из его горла множество раз на городских улицах. Ино shy;гда он приходил от всех теплых, волнующих запахов мостовых в конце весны, от влажного аромата земли, словно бы пробиваю shy;щегося волнами ее животворности сквозь все камень и сталь; приходил с неистовой радостью от волшебства апреля, великоле shy;пия первой зелени, очарования прекрасных женщин, которые словно бы выбились ночью из земли и всего один день будут цве shy;сти на улицах чудесными цветами.
Этот возглас приходил к нему, когда он ощущал запах водо shy;рослей в гавани, чистое, соленое благоухание моря, возглас бы-пал в прохладных вечерних приливах, в пустых пирсах, в проплы shy;вающих огоньках маленьких буксиров. Возглас поднимался к его устам, когда он слышал гудки больших судов в ночном заливе или с ликованием внимал оглушительному бу-у-у их отплытия, когда они строились в кильватер и направлялись к морю в суб shy;ботний полдень. Возглас приходил к нему всякий раз, когда он видел горделивые носы могучих судов, скошенные надстройки отплывающих лайнеров, смотрел, как они удаляются от чернею shy;щих толпами провожающих пирсов.
Итак, этот дикий, нечленораздельный возглас торжества, страдания и восторга приходил к нему множество раз во множе shy;стве мест. И в этом возгласе была память обо всем далеком, ми shy;молетном, утраченном навсегда, о том, что он с пылающим серд shy;цем, с невыносимым, неистовым сожалением
И теперь, поскольку он не ощущал порыва к этому дикому, неудержимому возгласу, ему казалось, что из его жизни, из души ушло нечто драгоценное, неоценимое. Он всегда знал, что этот возглас представляет собой нечто большее, чем природная жиз shy;ненная сила мальчишки.
Возглас этот приходил к нему не из воображаемых образов, не из сновидений или фантазий, не из галлюцинаций мечты. Он ис shy;ходил из земли с неуклонной уверенностью, и в нем были все бо shy;гатство и слава мира. Возглас этот был для Джорджа своеобраз shy;ным пробным камнем действительности, потому что никогда его не обманывал. Всегда приходил как отклик на истинное, несо shy;мненное великолепие, на действительность, столь же подлин shy;ную, как золотая монета. В этом возгласе были знание, сила, ис shy;тина. Возглас связывал Джорджа со всей людской семьей, так как он всегда знал, что люди во все века и эпохи ощущали на устах этот самый возглас торжества, страдания и пылкости, что он приходил к ним из тех же событий, времен года и неизменных очевидностей радости, как и к нему.
Этот возглас являлся подлинным золотом земли, и теперь Джордж сознавал с чувством крушения, сломленности, что утра shy;тил нечто бесценное, вовеки невозместимое.
– И ты знаешь это, так ведь? – злобно сказал он. – Ты это признаешь. Сама знаешь, что я утратил его, разве не так?
– Ничего ты не утратил, – спокойно ответила Эстер. – По shy;слушай! Ты не утратил ни силы, ни энергии. Вот увидишь, их у тебя не меньше, чем когда бы то ни было. Не утратил способно shy;сти радоваться или интереса к жизни. Ты утратил лишь то, что никакого значения не имеет.
– Это ты так говоришь, – угрюмо пробормотал Джордж. – Это все, что ты об этом знаешь.
– Послушай! Я знаю об этом все. Знаю точно, что ты утратил свой прежний способ выпускать пар. А такое случается со всеми. Господи! Нам ведь не может быть вечно двадцать один год! – гневно произнесла она. – Но ты поймешь, что не утратил ниче shy;го ценного или существенного. Ты сохранил все свои силу и энергию. Да – и даже увеличил! Потому что научишься лучше использовать их. Джордж, ты будешь постоянно становиться все сильнее, клянусь тебе! Так было со мной, и так будет с тобой.
Раскрасневшаяся Эстер на миг нахмурилась.
– Утратил свой возглас! – пробормотала она. – Господи! Как ты выражаешься! – Губы ее слегка изогнулись, в голосе послы shy;шался знакомый циничный юмор еврейской презрительности. – Не беспокойся об утрате возгласа, – негромко сказала она. – Побеспокойся о том, чтобы немного поумнеть – это, молодой человек, тебе гораздо нужнее… Утратил свой возглас! – пробор shy;мотала она снова.
И еще несколько секунд смотрела на него, серьезно и гневно хмурясь, быстро снимая и вновь надевая кольцо. Потом помягче shy;ла, ее теплое горло дрогнуло, веселое лицо стало вновь расцве shy;тать румянцем, и внезапно она разразилась легким, удушливым женским смехом: