Паутина
Шрифт:
– А там тоже смеются и хлопают? – спрашивает Девятнадцатый, всё ещё улыбаясь.
Сорок Седьмой давно подметил, что чем более кто-то из них страдает во сне, тем более весёлым и радостным старается быть в остальное время.
– Нет. В основном там кричат, и что-то пьют, и лица у них не очень довольные. Хотя они иногда радостно вскакивают и поднимают вверх руки. Чудаки.
– Значит, это выглядит примерно вот так, – хитрым голосом говорит Восемьдесят Первый, затем подпрыгивает, вскидывает руки вверх и кричит во всё горло. – А.А.А…
– А-А-А-А, –
Через мгновение распахивается входная дверь и на пороге появляется Канос. Все замолкают, и лишь Восемьдесят Первый, стоящий к двери спиной, продолжает истошно орать. Канос заходит в комнату и кладёт ему руку на плечо.
Тот оборачивается и застывает с открытым ртом.
– Что же это вас так развеселило? – спрашивает служитель с деланной улыбкой. Руки он засунул в карманы.
– Мы просто пытались представить, что же такое цирк, – отвечает за всех Сорок Седьмой. – Наставник Лейен обещал нам, что завтра мы увидим цирковое представление.
– Что и впрямь обещал?
Дети кивают.
– Тогда вы действительно кричали не зря, – теперь улыбка напоминает оскал. – А знаете почему? Во второй половине представления по арене ходят огромные полосатые кошки. Их называют тиграми. У них жёлтые глаза, сильное тело и огромные острые зубы.
– Ой, – говорит кто-то из детей.
– Их зубы настолько острые, – продолжает Канос, делая шаг вперёд, – что, если они набросятся на вас, то смогут перекусить в одно мгновение. Смотрите, вот так.
Он резко наклоняется вперёд и громко щёлкает зубами. От этого звука дети вздрагивают, а кто-то даже начинает плакать. Канос довольно потирает руки.
– Ну что, теперь вам весело? – спрашивает он.
Сорок Седьмой открывает было рот, чтобы ответить, но в этот момент в комнате появляется Лейен.
– Что здесь происходит? – он внимательно смотрит на Каноса, потом обводит взглядом детей.
– Да вот, рассказывал ринам о цирке, – говорит служитель.
Сейчас его лицо – само добродушие.
– В этом нет необходимости – они всё увидят сами. Вы можете быть свободны.
Канос кивает и быстро скрывается за дверью.
Воцаряется тишина. Лейен смотрит на детей, они на него. С минуту никто не произносит ни слова.
– Что ж, – прерывает молчание наставник. – Все готовы? Тогда пройдемте в зал.
7
Ночь медленно опускается на Дом, неукротимо завлекая его в свои объятья. Темнота вынуждает служителей всех блоков зажигать в коридорах факелы, а в комнатах – свечи, но снаружи дом всё равно кажется холодным и пустым склепом. Хотя это только наше ощущение, какая-то часть обитателей здания всегда бодрствует, отчего дом вечно наполнен светом и голосами.
В блоке 2Б сейчас тихо. Рины всё ещё смотрят свои сны, что-то бормоча под нос, а наставник Лейен, сохраняя присущее ему невозмутимое выражение лица, стоит у стены и прислушивается к их голосам. Служитель Тио сидит в комнате современности, наблюдая за появляющимися перед его
Мы же на время оставляем блок и поднимаемся наверх, в центральную башню.
8
Настоятельница сидит за столом, подпирая голову руками, и с грустью смотрит на лежащую перед ней фотографию. На ней запечатлена молодая женщина с младенцем на руках. Ребёнок мирно спит, и на его нежных алых губках застыла трогательная улыбка. Глаза женщины излучают бесконечную любовь к этому милому, беззащитному созданию, сладко спящему в её объятьях. Кажется, вся фотография наполнена теплом и добротой, на какую только возможно материнское сердце.
На настоятельницу фотография произвела неизгладимое впечатление. 400 лет назад, когда она была ещё 14-летней девочкой, живущей в маленькой французской деревеньке, пылкая юношеская любовь чуть было не привела её к браку с семнадцатилетним красавцем Жаном, также отвечавшим ей взаимностью. Однако тяга юноши к военной службе оказалась сильнее влюблённости и Жан записывается в действующую армию. Анна провожает его, не говоря ни слова, не в силах оторвать взгляда от глаз влюблённого, надеясь на его скорое возвращение, после которого она сможет родить ребенка, и он обязательно будет похож на своего отца.
Жан погиб через две недели – ядром ему оторвало голову. Вместе со смертью любимого рухнули все надежды и планы Анны. После уничтожения их деревни, потеряв всех своих близких и кров, чудом избежав гибели, она находит приют в церкви, а после в монастыре.
Служению богу, забравшему у неё всех, кто был ей дорог, она посвящает следующий период своей жизни, и в возрасте двадцати восьми лет умирает от холеры. После пятидесятилетнего обучения в духовной семинарии, она получает должность настоятельницы Дома, и тем самым переходит на высшую служебную ступень. Под её надзором оказывается четыре тысячи человеческих душ, которые по иронии судьбы, а точнее по высшей воле, всегда выглядят как дети – символы непорочности и чистоты. Дети, которых у неё никогда не было. Три сотни лет она взирала на них с должным уважением, но без трепета сердца, однако, с недавнего времени всё изменилось. Пришел он, и всё полетело кувырком.
– Не стоило мне об этом думать, – говорит она вслух и поднимается из-за стола.
Но Анна спохватилась поздно. Сквозь щели в ставнях в комнату врывается ветер (большинство свечей гаснет), а вместе с ним и огромная чёрная тень. Она нависает над одним из кресел, медленно меняет форму и, наконец, превращается в худого седоволосого мужчину в чёрном костюме и алом галстуке.
– Даже не знаю, как тебя приветствовать, Анна, – говорит он, обнажая ослепительно белые зубы. – Сказать «добрый вечер» – язык не повернётся, «здравствуйте» – тем более, так что я в затруднении.