Печать дьявола
Шрифт:
– - Странность?
– - подхватил Морис.
– - Да, назовём это так. На курсе вообще нет глупцов. Дьявольские духовные искажения -- есть и, боюсь, тут мы с вами -- не исключение, а вот глупцов нет. А жаль, кстати. Глупец не умеет скрывать свои пороки, умный же превратит их в основополагающие принципы, оправдывающие любую подлость. Вам будет трудно поверить мне, Морис, но покойник Виллигут был весьма умён, и если бы его ум не состоял на службе у его же содомских прихотей, он был бы даже опасен. К тому же... вы не знаете немецкий?
Морис отрицательно покачал головой.
– - Я-то сперва предположил, что его родовая фамилия переводится как "добряк Вилли", а оказывается,
– - Бог воли?
– - То есть -- дьявол. Так что для него l'Air Epais был, возможно, обретённой родиной духа.
Морис поморщился. Виллигут, живой или мёртвый, был ему омерзителен.
– - Чёрт меня подери, я признаться, думал, что после того, как Нергал ублажил-таки Генриха, я избавлюсь от его надоедливых приставаний. Что он хотел от меня? Неужто ему Фенрица мало было?
Гиллель неожиданно прыснул со смеху.
– - Тут уж я могу просветить вас в полной мере, мсье де Невер. Нергалу, в общем-то, всегда было абсолютно всё равно, куда ткнуться, но он не содомит и предпочитает женщин. Виллигут надоел ему, и Фенриц сыграл с ним третьего дня изуверскую шутку, велев приготовить на их "любовный" ужин салат с солёными огурцами, молочный коктейль и торт с масляным кремом. Не доверяя проверенным народным рецептам, он заказал в Шаду у аптекаря кварту слабительного, смешал коньяком -- и всем этим угостил Генриха. Цель его была проста -- он просто хотел несколько дней отдохнуть от его навязчивости. Три дня он и отдыхал...
Морис против воли тихо рассмеялся.
– - Родина духа обернулась мачехой?
Хамал кивнул и вдруг помрачнел.
– - Эммануэль сказал, что я -- по его мнению, Человек Духа. Если только предположить, что духовность придаёт мерзостям оттенок некой гармоничной завершённости, так сказать, одухотворяет их? Но, боюсь, он говорил о другом. Если же то, что тебе воздают, больше того, что ты есть, нужно либо стать выше, либо -- исчезнуть совсем.
– - И увидев, как побледнел де Невер, Хамал поспешил заметить, -- это я о себе, Морис.
Оба надолго замолчали.
– - Я вначале полагал, что Эммануэль наивен, -- выговорил наконец Невер, -- Чист и наивен. Потом понял, что просто -- чист. Он не понимает многого именно по кристальной чистоте, но ведь всё, что он не понимает -- просто мерзость. Не понимать мерзости!
– - Лицо Мориса де Невера исказилось, и Хамал впервые рассмотрел, как он истомлён и измучен.
– - А я? Есть ли на свете мерзость, которой бы я не понимал? Вы правы, Хамал. Чем я лучше Нергала, с которым мы сталкиваемся в одних и тех же смрадных притонах? Странно как раз то, что я цепляюсь за Ригеля, так боюсь упасть в его глазах. А ведь, узнай он обо мне всё, он, наверное, просто пожалел бы меня.
– - Ну, полно вам, Морис, -- Хамал поднялся.
– - Пора. Хотя знаете, вы все-таки не правы, -- вдруг заметил он, вернувшись от порога.
– - Не думаю, чтобы это было значимо, но все-таки вы -- лучше Нергала. Вы осознаёте свои бордельные вояжи как гнусность, а наш дорогой Фенриц уверен, что его инфернальные проделки -- абсолютная норма. Умение назвать мерзость мерзостью, видимо, и есть основной признак нравственности, подлец же всегда скажет, что всё распределяется по гауссиане, а мерзостей не существует как таковых. Покойник Виллигут, кстати, именно так и высказывался.
Гиллель ушёл. Морис задвинул засов и сел на кровать. Потом тихо опустил голову на подушку и лёг. Его глаза неожиданно увлажнились, и сквозь слёзы он долго смотрел на чёрное звёздное небо.
На Броккен ведьмы тянут в ряд.
Овёс взошёл. Ячмень не сжат.
Всей кавалькадой верховых,
чертовок, ведьм и лешачих!
– - И.В. Гёте, "Фауст"
Возросший уровень смертности в Меровинге тревожил не только Хамала. Декан факультета был весьма обеспокоен. Взволнованы были и наставники. Правда, двое из них -- преподаватель латыни профессор Рафаэль Вальяно и куратор Эфраим Вил сохраняли странное спокойствие, расположившись у окна в деканате и лениво передвигая по шахматной доске фигурки из слоновой кости.
Экзальтированный и впечатлительный профессор Франсуа Ланери был особенно изумлён тем, что подобное могло произойти в древних стенах Меровинга. Преподаватель греческого Анастасиос Триантафилиди снобистски отметил тот негативный факт, что, несмотря на дороговизну обучения, в университет всё же проникают достаточно странные субъекты. Кто такой этот Виллигут? Его фамилия не значится в Синих книгах. Откуда он, спрашивается?
Его поддержал профессор Реджинальд Уильямс, читавший курс английской литературы. Да, происходит чёрт знает что. Практически все на курсе -- сироты. Хорошо хоть -- далеко не нищие. Но много странного, да. И физиономии какие-то порочные и любви к искусству ни на грош.
Профессор Ланери не согласился. Нет-нет. Есть всё же приятные исключения. Он вспомнил Мориса де Невера. Вот уж воистину, дивная поросль лозы цветущей! А как глубоко знает и чувствует историю!
– - Странного много, -- вернулся к теме разговора профессор Вольфганг Пфайфер, -- местные жители как с ума посходили. Уверяют, что видели в окрестностях Меровинга огромного волка. Говорят, что это он зарезал трёх пастухов. У покойников взрезано горло, но все трупы обескровлены и похожи на мумии. И исчезает он-де всякий раз около замка. Чёрт знает что. А ещё говорят, что какая-то фурия носится над замком на метле. Видели и какой-то странный призрак, проходящий сквозь каменные стены. Оголтелые глупцы. Простонародье, тупое мужичьё, что с него взять?
Профессор Вальяно передвинул белого ферзя на соседнюю клетку и молча посмотрел на куратора. Эфраим Вил задумался. Его согнутая в запястье рука с длинными тонкими пальцами и острыми ониксовыми ногтями хищно нависла над рядом чёрных пешек.
* * *
Между тем в ночь гибели Виллигута бодрствовали не только Хамал и Невер. Не спал и Риммон. Бродя в Нижнем портале, обдумывая происшествие с Виллигутом, Сиррах устроился на скамье под облетевшими вязами, стараясь увидеть освещённое окно спальни Эстель. Нет. Ему не померещилось. Неожиданно он заметил её на балконе. Её белокурую головку нельзя было спутать ни с чем. Эстель оказалась на перилах и... вдруг взмыла в ночное небо. Чёрный изящный силуэт пышноволосой женщины на метле был отчетливо различим на золотом фоне лунного диска. Через несколько минут она вновь мелькнула среди полупрозрачных ночных облаков, устремилась назад к балкону и тут, наконец, заметила Риммона. Испуганно вскрикнув, юркнула в окно спальни.