Печать дьявола
Шрифт:
Облачиться бы в рубище и незаметной тенью -- облаком -- скользнуть по жухлым травам осенним. Мир без тебя -- беспросветность. На храмовых узких ступенях раствориться в потоках дождя, растаять в сумраке тленном. Не оставляй меня! Мир без тебя -- нелепость. Я -- ничто и живу потому лишь, что длится этот серый ненужный вечер. Я, как царь вавилонский, взвешен на весах твоих, и гаснут одна за другой в шандалах оплывшие свечи. Кто я, чтобы роптать? Но мир без тебя -- агония. Под сенью крыл твоих я постиг Полноту -- и пустые сжимаю ладони. Сжалься же, Свете тихий, над чадом твоим поникшим. Сжалься надо мною. Сжалься надо мною. Сжалься надо мною. Мир без
Лишь под утро Эммануэлю удалось забыться тяжёлым сном.
Проснулся он после полудня. Риммон и Хамал ещё не вернулись. Съев что-то, не разбирая вкуса, Эммануэль некоторое время сидел, словно в прострации, затем медленно оделся, вышел из замка и побрёл вдоль дороги навстречу карете, которая должна была уже, по его расчётам, возвращаться в замок. С горного уступа он видел дорогу до самого горизонта, но она была пуста. Охряной громадой сзади возвышался Меровинг. Серое море сливалось с серым свинцовым небом. Неожиданно Эммануэлю показалось, что он видит призрачную фигуру человека в лохмотьях. Но тот вышел из лежащего в ложбине рваного тумана и оказался реальностью -- бледным и чуть сутулым путником лет сорока.
Тоска не проходила, сердце сжималось в предчувствии беды. Эммануэль вспомнил, что приехав сюда, уже ощущал это. "Нет, это просто моя боль, это пройдёт, -- уверил он себя.
– - Такова воля Господня, я смирюсь, и всё пройдёт". Обернувшись, посмотрел на замок.
Почти до ветхой вековой черепицы цепкие побеги иссохшего плюща оплетали стены и бойницы его безмолвного ночлега. Вдали, у кромки прибоя, послышался тревожный клёкот одинокой птицы. "Нет, напрасно поэт, не любя небылиц, Левконою просил не верить Вавилонским таблицам. Даже если не верить в предзнаменования, не листать фолиантов чернокнижных -- так размыты здесь бытия очертания, что случайный странник кажется призраком. Как же устал я дышать затхлостью подвалов, бродить лабиринтами этих полутёмных лестниц ... Сибил... горе моё"
Эммануэль почувствовал, что замерзает, и медленно побрёл по направлению к Меровингу. Мысли всё мрачнее и тяжелее окутывали его. Ему стало страшно. "De profundis glamavi ad Te..." "Из бездны взываю к тебе, Господи..."
В эту минуту Эммануэль услышал лошадиный топот и, обернувшись, увидел приближающуюся карету. Риммон почти на ходу втянул Ригеля внутрь, и Эммануэль ощутил железную силу мышц Сирраха. Карета промчалась под въездной аркой и остановилась у Южного портала. Ригель внимательно вглядывался в лица Сирраха и Гилберта, но в темноте кареты ничего не рассмотрел, когда же все трое оказались наконец в гостиной Риммона, не выдержал:
– - Ну, не томите же, рассказывайте.
– - Риммон приобрёл красивые безделушки для своей пассии, -- устало и как-то глухо проговорил Хамал.
– - Покажите, Сиррах, -- Риммон достал ларец, обтянутый синим бархатом, и раскрыл его. Голубое мерцающее сияние вспыхнуло мириадами крохотных искр.
– - Я чуть было не отравился мясным пирогом в гостинице. Сам виноват, пытался съесть некошерное, вот Яхве меня и наказал. Встретились мы и со стариком-ювелиром. Да, -- кивнул он головой, поймав вопросительный взгляд Эммануэля, -- это камни покойницы. Вы бы заказали уже обед, Сиррах, -- обратился он к Риммону, -- как едва не отравившийся я нуждаюсь в диетическом питании. Да, bibendum quid!
Эммануэль боялся дышать. Хамал же, точно нарочно испытывая его терпение, принялся обсуждать с Риммоном обеденное меню. Спор был въедливым, выдавая прихотливый и тонкий вкус Гиллеля. Он одно
Сердце Эммануэля гулко билось. Едва Риммон вышел, он кинулся к Хамалу, вцепившись в лацканы его сюртука.
– - Ну, говорите же!
Хамал мягко убрал его руки. Эммануэль обратил внимание на залёгшие под глазами Гиллеля густые чёрные тени. Вчера их не было.
– - Старик сказал, что украшения принёс какой-то молодой человек, рассказав, что это-де семейная реликвия, но дела идут плохо и он вынужден продать её. Говорит, что не разглядел лица.
Ригель на мгновение замер.
– - А то, что он сказал... соответствовало тому, что он думал?
Хамал долгим, мрачным взглядом окинул Ригеля.
– - Нет, не совсем соответствовало. Точнее, совсем не соответствовало.
Эммануэль молча ждал.
– - Он сказал Моозесу, что хочет не заложить, а сразу продать украшения.
– - И это всё? Немного, -- резюмировал Эммануэль.
Хамал судорожно вздохнул. Вошёл Риммон. Слуги стали накрывать на стол.
– - Можно сделать ещё ряд умозаключений. Он хорошего происхождения, семья богата -- ведь он разбирается в камнях, хотя, ... ну, не важно, а ещё -- у него хорошие артистические данные и недюжинные находчивость и смелость.
– - Я исключаюсь по всем признакам, -- невесело заметил Эммануэль, разглядывая купленное Риммоном колье. На душе его странно похолодело. Он Сибил такого не купит... нет, не то... Эммануэль что-то понимал, но само понимание не облекалось в слова и не доходило до сознания.
– - А вот Риммон подходит по всем, -- ввернул Хамал.
– - Да уж, нашли артиста, -- Сиррах лениво развалился в кресле и, взяв ларец, внимательно поглядел на камни.
– - Что нужно женщинам? Зачем им эти побрякушки?
– - Бриллианты никогда не были просто украшениями, Риммон. Они отражают статус. А статус будет важен всегда.
– - Наверное, вы правы. Кстати, вы торговались, Хамал, как заправский делец. Я много переплатил?
– - Нет. Вы не переплатили. Торговался же я не как делец, а как самый обыкновенный еврей.
– - Хамал говорил как-то отрешённо, точно вовсе не думая над сказанным.
– - Есть, кстати, такой забавный анекдот. Еврей обещает Богу, что будет исполнять все заповеди, если Бог даст ему богатство, красавицу-жену и сделает его раввином. Слышащие его молитву говорят ему, чтобы он не торговался с Богом. Тот педантично перечитывает все десять заповедей и уверенно говорит, что заповеди "не торгуйся" там нет.
– - Эммануэль и Сиррах улыбнулись.
– - Я надеюсь, Риммон, камни Эстель понравятся. Они подходят под цвет её глаз.
Некоторое время все молча ели. Неожиданно Риммон заметил:
– - А может, мы ошибаемся, Хамал? Укравший камни -- ведь не обязательно убийца. Он мог просто знать о них, а когда Лили убили, подумать, что это -- весьма удобный случай стащить их.
– - Если так, то воришка -- одна из девиц. А продать камни она могла через подставное лицо.
– - Девица не стала бы их продавать. Оставила бы до лучших времён. Сами же говорите -- "статус", -- Риммон захлопнул футляр.
– - Слишком много загадок. Никто так и не знает, как её убили. Есть ли связь между смертью Лили и гибелью Виллигута? Как погиб Генрих? Колдовство какое-то...
– - Хамал нервно поёжился, и Эммануэль снова ощутил исходящий от него странный импульс.