Печать дьявола
Шрифт:
Вошёл Риммон с пыльной, тёмного стекла бутылью.
– - Ну вот, отведайте.
Бутыль была торжественно раскупорена и со знанием дела продегустирована. Затем Риммон и Эммануэль стали просить Гиллеля прочитать им что-нибудь.
– - Он давно мне обещает, но все время откладывает, -- пожаловался Риммон.
– - Ладно, сегодня я в духе, -- заметил Хамал, и тихо начал:
Там, где лишь тихий шум прибоя,
извечно размеренный и спокойный,
у старой таверны, где так назойливо
трещанье цикад и
щемящие спазмы сердечной боли
прошли и были забыты мною.
Я, затаившись, вслушивался
в бескрайние вересковые пустоши,
в створки раковин устричных,
в журчание речной излучины, без устали
постигая шестым чувством
неизреченное бытийное искусство.
Я -- птичьи трели интерпретировал,
цитировал на память римские сатиры,
надписи ветхих папирусов
разбирал придирчиво, искал эликсиры
вечной юности, догматизировал
казусы Торы и Каббалы варьировал Сефиры.
Грезил я, в заблуждения впадая,
хоть единожды, хоть нечаянно,
впасть и в Истину. Но обретал ли?
Песком меж пальцев, ветром ускользая
в проёмах оконных, облаком в небе тая,
она исчезала, меня отвергая...
До вас мне, конечно, далеко, Эммануэль, но я вам подражаю.
– - Хамал скромно опустил глаза.
– - "Вернейшая порука мастерства -- не признавать своё же совершенство", -- с улыбкой процитировал Эммануэль в ответ Шекспира.
Ригель расслабился и как-то отогрелся. За окном тихо падал снег. В камине трещали дрова, тёмное вино золотилось в искрах пламени. Рантье, огромный лохматый пёс Риммона, с аппетитом грыз у дивана баранью кость. Откуда-то пришло ощущение, что он, Ману, дома. Риммон разлил оставшийся херес по стаканам и недоумённо заметил:
– - Почему это кругом одни гении да поэты, а я один -- бездарь? Впрочем, это не главное, -- успокоил он себя.
– - Вот что, господа, -- он извлёк из кармана помятый листок, исчёрканный чернилами, -- помогите-ка мне.
– - Это, я полагаю, мадригал в честь прекрасных глаз Эстель?
– - невинно поинтересовался Хамал.
Эммануэль снова удивился. Слова Хамала предполагали весьма короткое знакомство -- сам он никогда бы не осмелился заговорить с Сиррахом о его увлечении. Риммон же нисколько не удивился и ничуть не обиделся на реплику Гиллеля, но насмешливо заметил:
– - Не угнетайте меня своей чрезмерным интеллектом, Гиллель. У неё день рождения в январе. Подарю ей бриллианты и стихи. В общем, посмотрите, исправьте, а ещё того лучше, сочините заново за меня.
Эммануэлю стало немного грустно. Он не мог подарить Сибил ничего, кроме стихов. Между тем Хамал подтянул к себе листок и начал разбирать риммоновы каракули. Ригель вслушался в анализируемый текст. Стихотворение хоть и
– - Надо всего-навсего немного поправить размер и добавить рифмы, -- невозмутимо сказал Гиллель, и на чистом листе за несколько минут создал новый вариант. Эммануэль внимательно прочитал его, вычеркнул несколько слов, другие -- заменил. Хамал кивнул, соглашаясь с исправлениями. Стих переписали начисто. Риммон внимательно прочитал написанное и возмутился.
– - Вы что, издеваетесь, господа? Считаете мою избранницу дурой? Да она с третьей же строчки поймёт, что это писал не я! Что такое "Анадиомена", Бога ради?!
Хотя это слово употребил в мадригале Хамал, Риммону ответил Эммануэль, пояснив, что это один из эпитетов Афродиты -- "выходящая из пены". Риммон пожал плечами и снова уверил своих сокурсников, что ему никогда не удастся убедить Эстель в авторстве подобных строк. Неужели нельзя написать попроще?
– - Перепишите своим почерком, сделайте пару орфографических ошибок, сбоку посадите кляксу, -- хладнокровно посоветовал Хамал.
Риммон возмущённо блеснул глазами.
– - Я, вообще-то, по чистописанию и грамотности у отцов иезуитов всегда был первым!
Эммануэль, слушая их перепалку, с изумлением снова отметил явное взаимное доверие и теплоту отношений, хотя ему самому Риммон всегда казался человеком резким и жестоким. Было также очевидно, что Гиллель Хамал в глазах Риммона имеет высочайший авторитет, и его суждения, несмотря на их пикировки, весьма уважаются собеседником.
Тут раздался тихий стук в дверь, Риммон вышел и спустя минуту вернулся с небольшим конвертом в руках. Он неторопливо надавил на сургуч и развернул несколько листов, исписанных бисерным почерком.
– - Простите, господа. Это ответ на моё письмо поверенному.
Пока он читал, Ригель и Хамал обменивались мнениями о хересе. Эммануэлю не нравились креплёные вина, но старый херес Сирраха, пахнущий дубовой корой и какими-то странными смолами, пришёлся ему по вкусу. Хамал же оказался знатоком вин, и начал было рассказывать Эммануэлю историю изготовления хереса, но неожиданно осёкся, заметив, что Риммон застыл в кресле с письмом в руках как изваяние. Гиллель окликнул его.
– - Риммон! Дурные новости?
– - А?
– - Сиррах вздрогнул, словно спросонья.
– - Да. Новости. Это всё вы с вашими утверждениями, что лучший способ уверить девицу в серьёзности намерений -- подарить ей бриллианты. Вы сказали, они красноречивее любых слов.
– - Хамал кивнул головой, даже не думая опираться от сказанного. Риммон же продолжил: -- Я просил поверенного подобрать ювелирные украшения для Эстель. Он сообщает, что старик Моозес, вы должны знать его, Хамал, это вас касается, предлагает на продажу редчайшие камни.