Педагогика для всех
Шрифт:
Я знаю дом, где ребенок, пока дорос до пяти лет, до сознательного, можно сказать, возраста, разбил семьдесят две чашки. Их считали, потому что приходилось покупать все новые и новые.
И его ни разу не наказали и ни разу не накричали на него...
Если у вас запущенный мальчик, его не возьмешь злом, то есть наказаниями; его не возьмешь и добром; к нему не пробьешься обыкновенным душевным отношением. Ему нужно великодушие, только великодушное отношение в конце концов спасет его.
16
В основе нижеследующей истории - действительно случившееся событие, описанное "Учительской газетой".
В одном городе женщина-судья
На следующий день судья нашла эту компанию. В ее распоряжении были такие средства. Началось педагогическое следствие. И что же оказалось?
У шести хулиганов не было отцов.
У других шести отцы были, но все шесть были крайне строги с сыновьями, не допускали ни малейшего своеволия и, когда те приходили домой, обрушивались на них с руганью, обзывали их - "воспитывали".
Притча о двенадцати отцах.
17
– Прошу считать меня человеком и помнить, что я - другой!
Обычно родителям говорят:
– Вспомните, какими вы сами были в детстве.
Мама десятилетнего мальчика сказала мне:
– Воспитывать очень легко, надо лишь помнить, какой ты была сама, когда была маленькой.
Справедливо.
Но еще полезнее помнить, что перед нами совершенно другой человек. Не я. Не такой, каким я был в моем детстве. Иной. Другой.
Когда ребеночка приносят из родильного дома в родительский, мы остро чувствуем, что перед нами таинственное, непонятное существо - другой. Быть может, никогда в жизни только что родившийся человек не будет вызывать к себе такого уважения, как сейчас. Но проходит время, мы привыкаем к ребенку, узнаем его и... чудо исчезло, другой перестал быть другим. Что чашка - другое, это я чувствую. Что плошка - другое, это я чувствую; и кошка с собакой - другое. Но что человек - другое, не я, об этом я постоянно забываю. Я не смотрю на человека с таким же удивлением и вниманием, с каким смотрю на другое, на неизвестное.
Нам будет легче принимать нашего ребенка, если мы научимся видеть в нем другого человека. Будем обучать себя, тренировать, привыкать смотреть на другого - как на исключительно другого человека. Утверждают, что до конца это доступно только гениям. Так писал Михаил Бахтин о Достоевском. Гениальной глубины понимания другого человека как другого трудно достичь, но будем хотя бы стремиться к этому.
Человеку говорят: "Пойми, другие люди такие же, как ты". Но он видит, что другие во многом отличны от него, а все, на него не похожее, сбивает его с толку, возмущает. Но люди не такие, как вы, как я; каждый из людей другой. Попытаемся это понять, и нам легче будет выносить всех, кто не похож на нас, и мы спокойнее будем относиться к странным на первый взгляд особенностям в характере нашего ребенка.
Другой, иной, новый человек растет у меня в доме. Я ему не хозяин, и он не моя собственность, ни один человек не собственность другого.
Спорят, есть ли другой разум в космосе, кроме человеческого.
Есть. Это разум ребенка.
Нам кажется, будто каждый из нас, взрослых, хомо сапиенс - человек разумный, а он, ребенок, пока что дитя неразумное, и надо быстрее приладить его к нашему миру, вразумить. Но ребенок не есть неразумное существо, у него другой разум, по-другому устроенный. С точки
И чем ребенок виноват, что у него совсем другое детство, не похожее на наше?
Другой человек, другой ум, другая глупость, другое детство... Если мы не понимаем, не чувствуем этого, мы стараемся другое сделать похожим на свое, другого на себя, а это невозможно, никому не удавалось. Другой всегда останется другим, и мы лишь испытаем горькое чувство бессилия и разочарования. Только в том случае, если я научусь смотреть на ребенка как на другого человека, я научусь уважать его, я смогу говорить с ним открыто, непредвзято, без поучительства, не сгибаясь перед ним, не наклоняясь к нему. У меня нет превосходства перед ним, мы не можем ни в чем сравняться, мы разные: он другой, и я другой.
Попробуем хоть несколько дней, хоть несколько минут посмотреть на детей таким взглядом, постараемся увидеть в другом человеке именно другого человека, и мы увидим, как открывается душа навстречу другому, как спокойно с другим человеком, как радует нас постоянное удивление людям, как легко поддерживать интерес к ним - если приближаешься к ощущению гения, до конца чувствуешь другого как исключительно другого человека.
18
– Прошу считать меня человеком и не пользоваться мною в своих целях.
Бескорыстие. Воспитание ребенка - это подвиг бескорыстия, только у бескорыстных людей вырастают хорошие дети.
Нет, мы не жадные, не гребем под себя, нам ничего не нужно... Но дети растут плохие, потому что мы не замечаем, как в каждом нашем поступке проглядывает родительская корысть.
Мелкое, незаметное, педагогическое корыстолюбие - вот что губит наших детей.
Сын плохо ведет себя в троллейбусе, шалит, вертится, громко разговаривает. Я дергаю его, угрожаю ему, я готов шлепнуть его - но не потому, что он ведет себя плохо, а потому, что люди смотрят. Я вовсе не о том волнуюсь, что мальчик мешает другим. Но люди могут плохо подумать обо мне, осудят, скажут - избаловал ребенка, не умеет воспитывать. Я не о мальчике беспокоюсь - о себе. Я хочу, чтобы обо мне хорошо думали, вот в чем моя корысть! И мальчик, не понимая этого, - понимает. Он нарочно ведет себя еще хуже.
Сын вырос, я хочу, чтобы он поступил в институт, заставляю его готовиться, умираю, если он получил на экзамене слабую отметку... Мне кажется, будто я забочусь о сыне, о его будущем. На самом деле мне стыдно перед знакомыми, перед соседями и сослуживцами. Я уже представлял себе, как я встречу Николая Петровича, он спросит: "Как сын?" - "Ничего, - скажу я скромно, - школу кончил, в институт поступил..." - и Николай Петрович посмотрит на меня с уважением.
А теперь что будет?
И не ради будущего, не ради сына, а ради малознакомого Николая Петровича я ссорюсь с сыном и при этом произношу высокие слова, невысокую цену которых он понимает.