Педофил: Исповедь чудовища
Шрифт:
— Не знаю, — задумался Говард.
— Брось, дружище. Только не говори, что ты к ним привязался.
— У меня взаимоотношения с ними отнюдь не платонические.
Нэйтан развел руками.
— Если они помрут от голода или болезней, едва ли ты сможешь использовать их для личных утех, — гость мерзко улыбнулся. — Хотя кто тебя знает.
— Когда могут быть деньги? — спросил Говард, отпив немного пива.
Его собеседник ненадолго задумался, поглаживая указательным пальцем висок.
— В субботу я вернусь в Чикаго. Они могут быть у тебя в следующую пятницу в случае
— Люди надежные?
— Кремень.
— Смотри мне, — полностью высосал пиво из бутылки Говард. — Если ты меня кидаешь, я тебя по частям твоим заказчикам отправлю.
— По рукам, — салютуя, приподнял свою бутылку Нэйтан.
Взяв со стола конверт с деньгами и положив его в карман короткой кожаной куртки, он встал из-за стола.
— Без созвонов, в общем, как всегда. Я скину тебе на почту завтра все детали и координаты. Лед и холодильники у тебя есть. Мой человек будет у тебя в пятницу днем и всех заберет.
Говард нехотя кивал головой, следуя за неприятным ему гостем к дверям.
— Пусть пенопластовые контейнеры возьмет, побольше, у меня закончились.
— Договорились, — довольно припрыгивая, говорил Нэйтан, спускаясь по лестнице вниз.
Проводив взглядом сдающий назад и разворачивающийся внедорожник, новый хозяин дома, перевязав халат под выпирающим животом, отправился в свое самое любимое место.
Изможденные, ослабшие худые дети, лежавшие на матрасах, услышали знакомый звук отпирающегося замка. Раздался знакомый зловещий скрип деревянной лестницы, по которой неторопливо, переваливаясь с ноги на ногу, спускался Говард. Дети, чья кожа за два года проведенных в подвале прибрела оттенок бледной, серо-белой луны, не имели сил, как прежде, забиваться в угол и кричать от ужаса. Они лишь приподнялись и присели, уместившись на покрытых разводами и пропитанных клещами старых матрасах. Каждый из них молча про себя молился, чтобы добрый бородатый дядя в махровом халате, теребящий постоянно отвертку в кармане, пришел не по его душу.
Говард подошел к закованным в ошейники детям. Он не смотрел им в глаза, а просто осматривал стены в подвале около них.
— В общем, время вашего пребывания здесь закончилось, — устало и грустно сказал он. — В четверг вечером ваши родные и близкие вас заберут.
Смотря исподлобья, дети несмело переглянулись меж собой.
— Опять обманываете? — тихо прошептала с надеждой Эмми.
— Нет, — вынув из пушистых карманов руки, Говард присел на корточки. — В этот раз все серьезно. Ваши родители будут приезжать и забирать вас один за другим. Так что в среду утром обязательно помойтесь хорошенько, приведите себя в порядок и будьте послушными.
— Вы хотите нас убить? — спросил Майкл.
— Вот сколько раз вы у меня за два года спрашивали об этом? — улыбался заботливый хозяин дома. — Мы с вами и развлекались, и делали друг другу приятно, столько всего прошли вместе, я ведь не убил вас. Поверьте, сейчас тоже никто не собирается этого делать.
— А девочка за металлической дверью, за ней тоже приедет мама? — тихо беспокоилась Эмми.
— Хм… Действительно, — повернул голову и посмотрел на двери Говард. — Даже и не знаю, — немного подумав,
— Это правда? — поинтересовался Эндрю.
— Конечно, — встал Говард, не сводя любящих глаз с ребенка, теребя напряженными пальцами в кармане отвертку. — Тебя заберут первого и отвезут домой, а потом, после перерыва, заберут и остальных.
— Спасибо большое, что решили нас отпустить, — заплакал измученный мальчишка.
Вслед за ним стала похныкивать и Эмми.
— Ну что вы, не стоит, — успокаивал детей добрый бородач. — Мы же друзья, я не мог поступить иначе.
— А можно нам немного поесть, хотя бы просто хлеба? — ожил обычно тихий Элайджа.
— Я принесу вам поесть, но немного. Важно, чтобы при встрече с родителями вы были полностью чисты — и внутри, и снаружи. А дома вас накормят сладостями, всем, что вы хотите.
Говард окинул любящим взглядом плохо постриженные головы детей, печально вздохнул и направился прочь из подвала во второе его любимое место в доме.
В тесной комнате, где бледно-зеленые стебли лилий вились по белым рельефным обоям, под черным целлофаном, в полу находилась дверь, ведущая во второй подвал, точнее в небольшую комнату, вырытую для крайне специфических целей.
Говард с неприятным характерным звуком сорвал со стен и пола приклеенный на скотч пыльный черный целлофан. Свалив его кучей в углу, он поддел отверткой деревянный люк и, откинув, открыл его. Мужчина посмотрел на бетонные ступеньки, ведущие куда-то в темноту. Держась рукой за толстые деревянные доски, прибитые к полу, он стал спускаться вниз. В абсолютной черноте он нащупал выключатель, нажав на него, включил свет в комнате размером пять на пять метров с низкими потолками.
— Мать его, — закрывался ладонью Говард.
Привыкнув, моргая через боль, он разглядел место, в котором не был уже много лет, но которое очень любил. Среди серых глухих стен по центру стоял продолговатый металлический стол на тонких ножках. В нем были небольшие углубления и желобки, предназначенные для слива крови в резервуар, заблаговременно оставляемый внизу. Слева от стола у стены стоял стол, на котором лежали запыленные, забытые Говардом медицинские инструменты — кисти истинного художника. Скальпели, зажимы, пилки... Рядом со столом находился высокий белый холодильник, который, несмотря на время, все еще приятно тихо вибрировал. Говард подошел к нему и, открыв дверцы, облокотился на них. Маленькая лампочка залила полки холодильника оранжево-золотым светом, обнажая его содержимое.
— «Пропофол», — взяв в руки, прочитал название одной из многочисленных ампул Говард.
Взяв еще одну ампулу, он встряхнул ее и посмотрел на свет.
— «Сибазон», есть, — беседовал он сам с собой.
Вернув обратно содержимое холодильника и закрыв его, он обошел металлический сверкающий стол и подошел к стоявшему у противоположной стены книжному шкафу, чьи полки были заполнены толстыми тяжелыми книгами.
— Так, анатомия, — довольно сказал он, вытащив одну из книг.
Его указательный палец продолжил скользить по корешкам.