Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)
Шрифт:
– Тогда прощай, – ответила она. – И больше не приходи. Я в тебе не нуждаюсь.
При звуке удаляющихся шагов на нее вновь, как всегда, накатила волна ледяного страха.
– Если ты умер, зачем являешься ко мне?
Затворив за собой дверь, падре вдохнул ночной воздух. Ветер по-прежнему не унимался.
Однажды в Медиа-Луну прискакал человек по прозвищу Заика и стал искать Педро Парамо.
– Зачем он тебе?
– Н-надо поговорить.
– Нет его.
– Передай, к-когда вернется, что я н-насчет дона Фульгора.
– Я его поищу, но придется подождать часик-другой.
–
– Так и передам.
Не слезая с коня, Заика ждал Педро Парамо, которого ни разу в глаза не видел. Прошло немало времени, прежде чем тот наконец явился.
– Чего тебе?
– У меня д-дело к хозяину.
– Я хозяин. Какое еще дело?
– А т-такое, что дона Фульгора С-седано убили. Я вместе с ним был. Поехали мы водостоки ос-сматривать – дознаться, почему вода уходит. Тут нам н-навстречу люди какие-то, целой толпой идут. И один из них голос возвысил: «Этого я знаю. Он управляющий из М-медиа-Луны». Меня будто и не за-заметили. А дону Фульгору приказали с коня слезть. Назвались революционерами. Пришли, мол, за вашей землей. «Б-беги, говорят, к хозяину и передай, чтобы в гости ждал!» Дон Фульгор с перепугу и дернул. Не слишком резво – потому как тяжел на п-подъем, – но побежал. На бегу-то его и за-застрелили. Так и помер с одной поднятой ногой. Я как вко-вкопанный застыл. Дождался, когда с-стемнеет и сразу к вам, доложить.
– Считай, доложил. А теперь пошевеливайся. Скачи к этим и сообщи, что я здесь и готов их выслушать. Пускай приезжают, потолкуем. Но сначала заверни в «Ла Консаграсьон». Знаешь Аспида? Он, наверное, там. Скажи, надо увидеться. А сброду этому передай, что я к их услугам в любое время. Революционеры, говоришь?
– Не знаю. Так они себя н-называют.
– Пускай Аспид летит сюда во весь дух.
– Б-будет исполнено, хозяин.
Педро Парамо вновь заперся в кабинете. Он чувствовал себя дряхлой развалиной. Не из-за смерти Фульгора – в конце концов, старик уже стоял одной ногой в могиле и свое давно отслужил; хотя, надо признать, исполнителен был до крайности. «Ничего, Аспид с этими идиотами церемониться не станет».
Куда больше его мысли занимала Сусана Сан-Хуан, которая никогда не покидала своей комнаты и если не спала, то грезила наяву. Минувшую ночь он провел стоя, прислонившись к стене и наблюдая при тусклом свете ночника за метаниями Сусаны; ее лицо покрывала испарина, руки шарили по простыням, мусолили подушку.
С тех пор как Сусана жила здесь, все ночи, проведенные с ней, были одинаковы: исполненные беспокойства и неизбывной муки. Он спрашивал себя, когда этому придет конец. И надеялся, что такой день наступит. Ничто не вечно; даже самые глубокие переживания со временем тускнеют.
Если бы, по крайней мере, знать причину ее душевных терзаний… Что ее гложет? Из-за чего она ворочается без сна до полного изнеможения?
Он думал, что знает ее. А хоть бы и нет, разве недостаточно, что она самое дорогое для него существо на земле? Больше того – он видел в ней светоч, который озарит последние годы его жизни и разгонит призраков прошлого.
Однако мир, где обреталась Сусана, так и остался для Педро Парамо неразрешимой загадкой.
«Теплый
– Вот теперь снова она заговорила, Хуан Пресиадо. Не забудь же, передай мне, что услышишь.
«…Было раннее утро. Зеленоватые волны набегали на берег, сбрасывая с себя пену, и молчаливо отступали в прозрачной чистоте.
– В море я всегда плаваю нагишом, – объявила я. В тот первый раз он тоже разделся, вслед за мной, и его тело светилось после купания. Чаек не было, только те птицы, которых называют «мечеклювами»; их крики, напоминающие человеческий храп, затихли с восходом солнца. В тот первый раз он чувствовал себя одиноко, хотя я была рядом.
– Ты похожа на одну из этих птиц, – сказал он. – Мне больше нравится, когда мы лежим ночью на одной подушке, под простынями, в темноте.
И он ушел.
А я вернулась. Я бы вечно возвращалась. Море набегает до щиколоток и отступает; омывает колени, бедра; нежной рукой обвивает меня за талию, обхватывает грудь, обнимает за шею, сжимает плечи. Я погружаюсь в него целиком. Без остатка отдаюсь его пульсирующей силе, его нежному натиску.
– Я люблю плавать в море, – сказала я.
Но он не понял.
А на следующий день я вновь пришла к морю. Очиститься. Отдаться волнам».
С наступлением сумерек явились визитеры – человек двадцать, – снаряженные карабинами и перекрещенными на груди патронташами. Педро Парамо пригласил их поужинать. Не снимая шляп, они сели за стол и молча ждали, а во время трапезы шумно прихлебывали горячий шоколад и уплетали тортилью за тортильей, когда принесли фасоль.
Педро Парамо наблюдал за ними. Лица были незнакомые. В тени за его спиной притаился Аспид.
– Сеньоры, – сказал Педро Парамо, увидев, что с едой покончено. – Чем еще могу услужить?
– Это все принадлежит вам? – спросил один, обводя вокруг себя рукой.
Но другой оборвал его:
– Здесь я говорю!
– Хорошо. Что вам угодно? – вновь поинтересовался Педро Парамо.
– Как видите, мы взялись за оружие.
– И?..
– Разве этого недостаточно?
– Но почему?
– Потому что другие делают то же самое. Вы не слыхали? Погодите чуток, вот получим инструкции, тогда разъясним вам причину. А пока хватит и того, что мы здесь.
– Я знаю причину, – вмешался другой. – И скажу, коли хотите. Мы восстали против правительства и против таких, как вы, потому что сыты по горло. В правительстве одни тунеядцы, а вы и вам подобные – всего лишь кучка жалких бандитов и жуликов. А насчет сеньора губернатора я промолчу: все, что надо, мы ему сами выскажем – пулями.
– Сколько вам нужно для вашей революции? – спросил Педро Парамо. – Возможно, моя помощь будет не лишней?
– Гляди-ка, сеньор дело говорит, Персеверансио. Попридержал бы ты язык. Не худо нам заручиться поддержкой толстосума, который снабдит нас всем необходимым. Кого ж еще лучше сыскать? Касильдо, сколько нам нужно?