Пехота-2. Збройники

Брест Мартин

— Мда… — цокает языком Андреич и смотрит на меня долгим взглядом. — Та ти філософ, Мартинчик. Ото загнув так загнув.

— Философ, бля, недоделаный.

— А може, зря гоніш?

— Не зря, друг мой Андреич. — Я протискиваюсь мимо него в проем, тиранув курткой по бетону. — Не зря. Сто процентов, к старшине не ходи.

— Та чего ж?

— Потому что я — из того же мира. Был. Девять месяцев назад.

— І як тебе отут? В нашему?

— Холоднее. Зай@бистей. Тяжелее. И — по-настоящему.

Вечер

…

«Нона» кладет откровенно хорошо. «Нона» сегодня одна, и я засыпаю на койке Механа под гупанье «очередью-по-три». Первая «Нона» бьет в нас, вторая — по позициям шестой роты, «Кандагару», в километре севернее нас. «Эверест» воюет с кем-то АГСами. Глаза слипаются, и в такт медленному морганию начинает мигать лампочка под хлипким накатом «бунгало». Вася ежится и продолжает шелестеть бумагами — то ли проверяет «форму-двадцать-шесть» по зброе, ища, где я налажал, то ли отмечает особовий склад в «кнігє вічірньої перевірки».

Я лежу на нижней койке на ярко-красном спальнике Механа, командир сидит в ногах. Натоплено так, что пот стекает струйками по бокам и впитывается в футболку. Сам Механ вместе с Галой пытаются достать из кастрюли две банки вареной сгущенки.

— По вам войну можно сверять, — бурчит Вася. — Как сгущ варите — точно обстрел будет.

— Та то війни вже не буде скоро, — отвечает Механ. — Бо зара привезли у цих пластікових банках, хєр свариш, от зара останню варимо.

— Варите, варите, — мямлю я. — Душа бажае углеводов.

Снова мигает лампочка. Серое одеяло на входе колышется после каждого прилета, «Нона» пробивает наш ВОП, посылая чушки мин в разные места террикона. Перед прилетами вякает рация, и скучный голос Президента «вспышка, вспышка!» вплетается в вечернюю вязь звуков и даже, кажется, убаюкивает.

Вася откладывает ведомости, перекладывает мне на живот лежащий на коленях АКС, встает и потягивается. Выпрямиться он не может — потолок в блиндаже низкий. Отодвигает одеяло и закуривает, красный огонек вспыхивает на фоне ночи, дым расползается по «бунгало», сыпется сухая глина со стен.

— Сколько там? — спрашивает Гала и плюхает на патронный ящик мокрую банку. — Фу, блин, обжегся.

— Півдев’ятої, — отвечает Механ и плюхает следом вторую.

Банки парят, горячая вода начинает впитываться в светлые доски.

— Вода, мля… — бормочу я. — За воду забыл позвонить…

— Я позвонил, — тихо говорит Вася, не оборачиваясь. — Завтра будет. Или послезавтра.

— Как они задолбали своей «Ноной»… Танк бы нам.

— Один?

— Семнадцать, мля. Такие, из-за террикона…

— Та ты вже задолбал меня своими танками, весь вечер «ах танчики», «ох мишки», «уууу мощща». Лучше бы миномет привез.

— Миномет комбат не дает.

— Разумно…

Бах! — раздается совсем рядом с блиндажом. Бах, бах!

Сон мгновенно проходит, внутри все сжимается… страшно. Честно — страшно. Это днем мы все такие бравые вояки, а ночью мне страшно, и было страшно, и, наверное, будет всегда.

— Не

попав, — хмыкает Гала, осматривая потолок, и лезет на койку. — Чуеш, Мартин, разбуди в полдесятого, мне в наряд.

— Ок. Если не засну.

— Не заснешь, ты…

— От мля, задолбали! — вдруг рявкает ротный, подхватывает с койки моторолу и выскакивает их блиндажа.

— Ну все, мля, зара ротний війну почне, — вздыхает Механ и сидится на Васино место. — Посунься, розлігся тут, шє й в ботінках. І не сци, не попадуть в нас.

Бах! Бах! Бах!

— Чего ты так решил? — вяло интересуюсь я и сажусь на койке.

— Бо раніш не попадали, — уверенно говорит Механ.

Гала сверху смеется. Логика, блин, на грани фантастики. Как и все тут у нас.

— Альфа, я Танцор. Прием! — слышится снаружи.

— Альфа на прийомі.

— Перейди на третий.

— Прийняв, перехожу.

Я высовываюсь «на улицу» и запахиваю куртку. Вася сидит возле входа, привалившись спиной к склону, нещадно пачкая куртку, и держит в руках две рации. Я сажусь рядом с ним и начинаю выцарапывать сигареты.

— Шайтан, Шайтан, я Танцор, прием.

— Шайтан на приеме.

— Прошу работу по моим целям.

— Зара запрошу, жди.

Мы сидим и курим в темноте. Накат больше не прикрывает нас, но в блиндаже рация не берет, да и порывы ночного весеннего ветра прогоняют сон, заставляют ежиться. Мигают огоньки на рациях, скоро сядут аккумы. Моргает лампочка — тусклый луч из-за одеяла дергается. Или это Механ открывает банку…

— Булат, Булат, я Шайтан, прием.

— Шайтан, я Д…, на приеме.

— Танцор просит работу по его целям.

— Шайтан, я Д…, жди…

— Шайтанчик, Шайтанчик, я Булат! — врывается в эфир. — А ну, жди! Танцорчик, дорогой, шо у тебя?

— «Нона» еб@т нас по беспределу, — уставно докладывает ротный. — Треба Шайтана помощь.

Бах! Бах! Бах! О, в районе бани упало.

— Так, людей в укриття, посилити пильність… Шайтан, работай с Танцором, тока без фанатизма. Доповідь мені, як поняв, прийом.

— Поняв-прийняв, — отвечает Шайтан. — Танцор, давай цели.

— Шайтан, мои метки у тебя стоят?

— Стоят, стоят.

— Альфа, я Танцор, бери Шайтана на связь и наводи.

— Йууухууу! Прийняв! — веселится Президент. — Шайтан, цель девятнадцать, южнее двести пятьдесят… не, триста! Южнее — триста.

— Жди, ща пристрелочные дам.

Мы сидим посреди Донбасса, на низком отвале доломитного карьера, который все почему-то называют терриконом, мы — часть этого мира, часть странная, чужеродная, иногда слепая в своем бессилии, иногда — радостная в своей злобе. Мы — часть огромного организма, и этот организм — отнюдь не Украина, не страна, не Большая Земля, живущая за нашими спинами, нет, брат. У нас — новая родина, и имя ее произносится иногда с ненавистью, иногда — с любовью, и никогда — равнодушно. Мы — Армия. Такая, какая есть, и другой просто нет. Может, будет, но сейчас — нет.