Пехота-2. Збройники
Шрифт:
Бах!.. за спиной рявкает СПГ, граната проходит справа и уносится в сторону «Амонскладов». Вот же ж смешно — я пригнулся, как-то автоматически. То есть, умом-то я понимаю, что граната гораздо выше пройдет, а все равно — стал на колено, втянул голову в плечи. На камешек, кстати, стал, ну, как всегда.
На «Браво» Мастер валяется возле установки «Фагота» без ракеты, приникнув к окуляру, и бубнит в «баофенг». Чего он там по открытому каналу говорит? Хотя… какая разница, открытый канал или нет, если наши «моторолы» вскрываются сепарами за пару дней?
Бах!..
Я спрыгиваю в маленькую траншейку, прочесав болящей коленкой по стенке, и ставлю на доску, на которой обычно набивают ленты на «дашку», квадрик и пульт. Мастер оборачивается, видит меня, сплевывает и снова начинает смотреть в отличную оптику «Фагота».
— Шо там? Куда били? — спрашивает он меня, не оборачиваясь.
— В «Банан» лупят. Выходы не видишь?
— Нет. Далеко они, реально не видно ни хрена. Ты полетать?
— Ага.
— Чуеш… Посмотри на «Колонии», стоят там на перекрестке «бэхи» сепарские чи вже на нас прут?
— Да, Вася то же самое сказал. Все, мля, прям Маннергеймы, один я тупой и ничо не понимаю.
— Не ворчи. Батареек много?
— Две.
— На второй слетаешь на «Амонсклады»?
— Зачем?
— «Утес» задолбал, а отсюда я корректировать «сапог» не могу, «ближе-дальше» нормально не видно. Наведешь? Они из «спостережника» вроде валят.
— Ага. Скажи Феде, минут через тридцать, не раньше.
Чуть позже
— … восемнадцать, девятнадцать, двадцать, — считает Мастер, сидя на краю траншеи, свесив ноги в дутиках вниз и помахивая незажженной сигаретой.
— Десь ты обсчитался, — говорю я, вытаскивая севший аккумулятор из «Фантома». — Двадцать на три не делится.
— Может, и обсчитался. Ну шо?
— А хоть бы шо. Все ихние бэхи стоят в капонирах.
— Их.
— Шо?
— Нема такого слова «ихние». Правильно говорить «их». — Мастер усмехается и затягивается, окутываясь клубами дыма.
— Понабирают в армию по объявлению, — ворчу я, вталкивая заряженную батарею. — Потом сидят, умничают… Такі усі вумні, аж страшно. А как что-то сделать надо, так «я ненавчений».
— Чему это я «ненавчений»?
— Постреляем на счет?
— Сейчас?
— Завтра. После нарады, как вернемся.
— Тока я просто так не соревнуюсь, — лениво цедит Мастер. — Хочешь спор — давай, предлагай ставку.
— Уууу ты мля, пари-матч недоделанный… — я задумываюсь. — На пачку «красных».
— Это неспортивно. Давай на блок.
— «Кэмэла». Желтого.
— Договорились.
САУ бьют редко. Выпускают по три-шесть снарядов и замолкают минут на двадцать. Дыма над «Бананом» нет, позиции там откопаны нормальные еще зимой, и я надеюсь, что все пацаны целы.
— Схерали они так насыпают белым днем?
— Вопрос вопросов, Толик… Значит, есть причина, и достаточно важная, чтоб так
— На «Амонсклады» летишь?
— Давай пробовать. Ближняя «эспешка»?
— Не, дальняя. Перед флагом.
— Паааалетели…
— Не вылазь, мля, скока раз можно говорить? Тока шо ж чуть с «Утеса» не втулили — и снова лезешь.
— Из окопа связь хреновая.
— Из траншеи! Из окопа, мля… Аккуратненько давай. И каску надень.
— Я не брал.
— Возле «дашки» лежит, дежурная.
— Богато живем, дежурные каски заводим на позициях… — Я жду, пока «Фантик» поймает связь с пультом. Фууу, как руки мерзнут. — Так скоро еще и дежурные бобровые шубы заведем… борзые между пулеметов бегать будут…
— Дежурный бушлат лежит на бэка с самого начала, — презрительно смотрит на меня Толик. — На позициях чаще бывать надо.
— Блиндаж когда докопаешь? — огрызаюсь я и двигаю джойстики «вниз-и-к-центру». Лопасти размываются светлыми кругами, камера делает поворот, квадрик жужжит.
— Завтра.
— Давай-давай, гробокопатель…
Левый джойстик — вперед, «Фантом» поднимается, покачиваясь, ветер пытается его снести… туда ветер будет помогать, обратно — мешать, так? Значит, возвращаться буду процентах на сорока, не меньше. Теперь вбок метров на сто… и вперед оба джойстика. Серебристые металлические цилиндрики холодят пальцы, квадрик уходит на север с набором высоты. Подкрутить яркость… не, все равно плохо видно, пасмурно, блин.
— Долго еще?
— Скажи Феде, нехай заряжают. И по второй вешке выставляются. Дальность какую ставили?
— Два.
— Пусть ставят кило-девятьсот.
Мы стреляем из оружия, разработанного пятьдесят лет назад. Мы ходим в форме, купленной в интернете, и корректируем огонь с игрушечных китайских квадрокоптеров, сделанных для семейной съемки. Мы дырявим карематы и смотрим через дырки тепловизором. Мы вовсю пользуемся любительскими китайскими радиостанциями и ездим на гражданских «корчах» с кусками пластика вместо окон и неработающими передачами. Мы ставим видеокамеры и печатаем документы на домашних ноутбуках и волонтерских принтерах. Мы стреляем из винтовок, купленных в охотничьих магазинах, и накручиваем на автоматы глушители, сделанные в гараже. Все, до чего дотягиваются наши руки, мы приспосабливаем для этой войны. Все, кроме людей. Людей не хватает. Очень.
Люди. Ну, как сказать. В принципе, можно все. И войну выиграть, и экономику поднять, и реформы провести, и там еще все то хорошее, чего так хочется.
Алэ — иногда хочется домой.
Черт.
Да почти постоянно хочется домой. Там семья. Там родные совсем-совсем. Там ребенок говорит: «А где папа?» А жена не знает, что ему ответить. И вот они лежат, обнявшись, посреди здоровенного города, гул далекий, остывает асфальт, фонарь бьет косыми оранжевыми лучами через неплотные шторы, мягкая постель, слишком большая даже для них двоих, «папина» подушка и… И все. А папы нет.