Пехота Апокалипсиса
Шрифт:
Не нужно пытаться втюхать в очередной раз бред о некоем информационном поле, соединяющем время и пространство, сказал с раздражением Пфайфер.
Бедняга Вернадский, наверное, крутился в гробу, словно турбина, от того, как лихо его теорию о ноосфере использовали все и всяческие экстрасенсы с колдунами, вкупе с ясновидцами и прорицателями.
Горенко спорить не стал. Горенко предложил проверить.
Для начала прочитал, демонстративно закрыв глаза, электронные письма в инфоблоке у Пфайфера, причем те, что поступили за время их беседы. Потом продиктовал вслух
Много еще чего странного и удивительного рассказывал неугомонный капитан.
– Понимаете, через некоторое время после начала употребления порошка человек врастает в некое поле, благодаря которому может напрямую вытаскивать из Сети нужную информацию, лично общаться с электроникой и переговариваться со своими коллегами на расстоянии через это самое поле.
Ну не смотрите на меня зверем, я не пытаюсь продать вам участок на этом информационном поле. Я пытаюсь излагать, поделиться информацией... в меру своих... и ваших интеллектуальных способностей. Вы же сами подумайте, я ведь не делаю открытия, я пересказываю.
Не исключено, что перевираю, что и сам не так что-то понял. Но кое-что я смог попробовать и на себе.
Зеленая крошка, например, оказалась штукой смешной, полезной и смертельно опасной. Вот ежели человека вначале подвести поближе к Кораблю, дать всласть на него насмотреться, а потом, когда глазки начнут болеть, дать подышать немного зеленой пылью, то получится в результате врастание в поле.
А если вначале скормить бедняге хоть тонну порошка, а уж потом сунуть к Кораблю, то ничего не получится. В смысле ничего хорошего. Если говорить упрощенно, то человек сходит с ума, доставляя докторам массу хлопот и материал для научных статей.
Можете тут мне верить полностью, я видел, как это случается. Ну и сам попробовал.
Впечатление – потрясающее. Вначале чувствуешь себя полным дерьмом, а потом поднимаешься в своей самооценке очень даже высоко. Нет, не полубог, конечно, что вы.
Тут еще сдерживает такая штука...
Сам я врос шесть месяцев назад. Возможно, что еще не все последствия проявились и у меня впереди много чего интересного. Штуку-то эту открыли случайно. Неофициально, так сказать. Ни в отчетах Клиники, ни в других материалах по Зеленой крошке, насколько я знаю, этот фокус не отражен. В отчетах много чего интересного отсутствует.
Так что не исключено, что через годик я присоединюсь к Николаше... К какому Николаше? А не ваше дело. Чокнусь я или подохну. Или стану суперменом... Оказывается, ставить эксперименты на себе – это так интересно. Особенно если нет другого выхода. У подопытных крыс – очень интересная и насыщенная жизнь. Уж вы мне поверьте! Это я вам как крыса крысе говорю...
– Врешь ты все,– сказал Касеев, когда Пфайфер закончил свой рассказ.– Или тебе все соврали. А ты и поверил.
– Может, и так,– легко согласился Пфайфер, не обижаясь на «тыканье».– Может. Ты сам все узнаешь скоро. Тебе расскажут...
– Сказочник Горенко? – Касеев даже улыбнулся.
«Да»,– прозвучало в мозгу. Почти в самом центре головы, ближе к
– Что? – спросил Касеев.
– О чем ты? – не понял Пфайфер.
«Он нас не слышит»,– сказал голос в голове Касеева.
– Чушь,– пробормотал Касеев.– Полная чушь!
«У меня сейчас мало времени, вы пока отдохните, порошка вам некоторое время хотеться не будет. Завтра я смогу пообщаться с вами подробнее. Сразу после вашей поездки...»
– Не будет ничего завтра! – выкрикнул Касеев и попытался встать с дивана, Пфайфер бросился помогать.– Я предупредил мента. Он уйдет из своей деревни. Он же не дурак, чтобы дожидаться. Уйдет – и все!
– И куда я уйду? – сам у себя спросил Лукич.– В лес, партизанить?
Жена, естественно, не ответила.
Лукич не хотел этого разговора. Понимал, что никуда от него не денется, что так или иначе придется Алене все сказать... или дождаться, когда начнут у нее на глазах его скручивать и совать в машину.
Приедут. Обязательно приедут.
Елизавета Петровна всегда производила впечатление очень решительной женщины. Эта сука, решив что-либо, пойдет до конца.
Алена продолжала молча гладить белье на кухонном столе.
Лучше бы она кричала, с тоской подумал Лукич. Или в морду дала, как в прошлом году, когда он полез в одиночку успокаивать заезжего урода, устроившего по пьянке пальбу на улице. Пострадали две собаки, машина Митрохиных и плащ участкового.
Так Лукич не прыгал с самой срочной службы.
Крупная дробь порвала полы плаща, а супруга, не сдержав радости по поводу счастливого спасения мужа, съездила своему благоверному по физиономии.
Лучше бы снова по морде, подумал Лукич.
Ну, так вышло. Что теперь делать? Переделать ничего не получится. Да и что он сделал неправильно, если вдуматься?
Помог тому мужику со странными глазами и нелепым прозвищем увезти к врачам больную девочку. И ведь ничего тот мужик не нарушал, заплатил отступного, Лукич сам видел карточку. Да, в рожу он Быстровой насовал, но ведь мог и убить.
И не убил.
К сожалению.
А теперь...
– Понимаешь, Алена,– Лукич присел на край табурета возле стола,– ну не знаю я, что делать. Журналист этот по телефону сказал – бежать надо. А куда бежать? И с чего? Ведь разберутся же, не станут...
Алена посмотрела на мужа, пожала плечами, и тот замолчал.
Действительно, всякое может случиться. Мужик тот оказался свободным агентом, за ним тогда на вертолете прилетали солдаты, опоздали всего на несколько минут. Их старший даже собирался еще прямо тогда Лукича забрать. Мальчишки Петрухины чуть на стволы не полезли, своего участкового защищать.
Старший тогда поднял бронестекло на шлеме, почесал бровь...
Твою мать, подумал Лукич и чуть не засмеялся. А он все думал, на кого похож тот парень, которого они из-под расстрела возле телецентра вытащили. Господи, как мир тесен! И, поди ж ты, если бы тогда Лешка Трошин старшего лейтенанта Николаева заарестовал, то всего через день никто бы Трошину жизнь и не спас.