Пехота Апокалипсиса
Шрифт:
Она только пожимала плечами в ответ на очередную неловкую попытку Грифа. И тому ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и замолчать. В очередной раз.
– Мне очень хочется домой,– сказала Маша.
Гриф кашлянул и попытался придумать, что ответить. Не смог, поэтому промолчал.
– Мне кажется,– сказала Маша,– что дома не все в порядке. Сегодня днем, когда я...
Маша на секунду замерла, нож, которым она ловко шинковала овощи для салата, повис в воздухе. Грифу даже показался, что вот он, очередной
– ...Уснула,– сказала Маша, и нож снова дробно застучал по разделочной доске.– Мне приснилась мама. И мне приснился папа... Только отчего-то неживой. Трава, деревья... мой папа лежит на траве... у него на груди кровь... и рядом вы... и мамин голос... мамин голос...
Маша медленно положила нож на стол, медленно повернулась к Грифу и произнесла каким-то чужим, неприятным голосом:
– Он, как я уже выяснила, подох где-то на Территории... Подох на Территории... подох на Территории... подох...
– Маша,– тихо окликнул Гриф.
– Подох...– Маша вздрогнула, зрачки сжались в черные точки и снова расширились.– Что с папой?
Простой вопрос.
Очень простой вопрос.
Он умер. Его убили. Считай, что убил его Гриф. Не своими руками. Твой отец, Маша, ошибся и месяц назад решил спасти жизнь свободному агенту с жизнеутверждающей кличкой Гриф.
Это очень простой вопрос. И ответ на него тоже простой. Но потянет за собой другой простой вопрос – почему папа погиб? Потом еще один очень простой вопрос и еще, и еще... и в конце концов Гриф вынужден будет сказать Маше, что погиб отец ради ее спасения... из-за нее погиб.
И что дальше? Как дальше будет жить восемнадцатилетняя девчонка с таким вот грузом? Как она будет доживать свои оставшиеся полгода жизни плюс два с половиной месяца агонии?
Хотя эти два с половиной месяца, пожалуй, можно из расчетов исключить – вряд ли девочка будет способна вспомнить хоть что-то, кроме своей боли... или она просто не будет ничего помнить...
Гриф не знал точно, что будет с ней происходить... никто не знал. Еще никто не смог проследить это заболевание до такой стадии. Больных торопливо усыпляли, как животных, чтобы не мучились и не мучили врачей.
Один врач... экспериментатор... попытался проследить за финальной стадией заболевания. Когда испытанные ассистенты и санитары отказались входить в палату, где содержалась подопытная, врач еще почти неделю сам кормил и мыл девушку... потом... Потом сделал ей окончательную инъекцию, а сам аккуратно перерезал себе горло на полу возле ее кровати.
– Что с папой? – повторила Маша свой простой вопрос.
– Понимаешь...– протянул Гриф.– Тут все...
– Вам салат с майонезом? – спросила Маша.– Или с маслом?
Гриф мельком заглянул ей в
Лучше бы все оставалось, как в первые дни, когда Маша просто не осознавала, что именно с ней происходит, когда вела себя и говорила как девочка пяти лет.
А теперь ее сознание пульсировало. Ее бросало из пятилетнего возраста в восемнадцатилетний, жестоко, без предупреждения и без жалости...
И, если не врали материалы из Закрытого архива, к моменту кризиса Маша вспомнит все и все будет понимать.
Все, что с ней было, и все, что с ней будет происходить.
– Я домой хочу,– сказала Маша и засмеялась.– К ребятам. К Артему Лукичу... Ой!
Смех оборвался, Маша прижала руки к щекам и резко присела на корточки. Глиняная миска с салатом ударилась о мраморный кухонный пол и разлетелась вдребезги.
Гриф запоздало попытался поймать падающую посуду, но не успел. Странно, мелькнуло в глубине сознания. Странно. Он успевает уклониться от пули, знает, что может произойти через секунду, но все его способности куда-то исчезают, если дело касается Маши, ее поступков.
– Что, Маша? – Гриф присел перед девушкой.– Что?
– Артем Лукич,– прошептала Маша.– Его заберут... Заберут, а потом убьют... Она так хочет... и еще люди... им нужно... нужно, чтобы Артему Лукичу было плохо... чтобы его... нет, не нужно, пожалуйста, не нужно... его, как папу... не нужно!
Маша вскочила, огляделась вокруг, словно в поисках выхода, потом уверенно шагнула к двери.
Гриф встал у нее на пути.
Маша попыталась его обойти, как обошла бы дерево или столб.
– Маша, ты куда? – спросил Гриф.
– Мне нужно,– ответила Маша и попыталась сбросить руку Грифа со своего плеча.– Я пойду...
– Маша... Маша...– Гриф взял девушку за плечи и повернул лицом к себе.– Маша, успокойся... Приди в себя, Маша... Я тебя прошу... не вырывайся, тебе будет больно... Маша!
Гриф даже не стал уворачиваться от ее пощечины. Вытерпел и вторую.
– Отпустите меня... отпустите! Мне нужно... я должна его предупредить... я должна...– Маша попыталась вырваться из рук Грифа, но тот держал крепко.– Зачем вы меня держите? Зачем?
Зрачки поплыли к переносице, лицо исказила гримаса.
И снова чужой голос, брезгливые интонации:
– Помогал ему... участковый инспектор Николаев Артем Лукич... если бы не этот мент – похититель не смог бы попасть в мой дом... он так и так сядет... если поможешь девочку мою найти, ему срок и скостят...
Маша больше не пыталась вырваться, она стояла и говорила, чужим голосом, голосом своей матери, говорила-говорила-говорила...
Она говорила, повторяла одни и те же фразы с неизменными интонациями, иногда двигала неуверенно руками, словно пыталась повторить чьи-то жесты...