Пехота
Шрифт:
— Мартин, какого хера? — коммандер подгоняет, ага.
— Полминуты.
Вася недоволен, он бесится и хамит. Это нормально — он злится, потому что равист завтыкал вписать в накладную два ствола к зушкам, и мы теперь, вместо того чтобы заниматься дооборудованием позиции под Докучем, торчим уже два часа на складе РАО. Обижаться не имеет смысла — на командире роты дикая ответственность, и он, хочешь-не-хочешь, иногда срывается. Правда, все чаще и чаще.
Номера выписаны, щелчок камеры, отправить.
— Смотри фб, — говорю я и отключаюсь.
Закуриваю —
Фотка ладони улетает. И мало кто в тот момент об этом думает: ее электронная копия падает в память покоцанного китайского смартфона и потом, год спустя, попадется мне на глаза.
А я все еще не могу привыкнуть к грязным рукам. Иногда так странно… Оттираю их, изводя ужасающее количество влажных салфеток, и все равно — бесит это.
А хотя… Похеру.
Спустя полчаса.
Едем. Трясемся в машине. Вася рулит, я привычно смотрю налево. Сзади, между сиденьями, два пакета с едой из магазина, рюкзак с бумагами, отвоеванная у рависта дополнительная накладная на стволы к зушке. Нам бы эта зушка очень не помешала на терриконе, но мы даже не просим ее: во-первых у нас нет спеца по ней, а во-вторых, все стволы настолько изношены, что попасть из нее куда-то будет чрезвычайно трудно. Еще в багажнике лежат четыре ящика с Б-32 на ДШКМ. Роль подлокотника в белом лэндровере выполняет ГП-25, закрепленный на отдельной рамке, а под ним — подсумок на пять ВОГов. Под потолком заткнуты четыре магазина-тридцатки на пять-сорок-пять, моторола с выкрученной на максимум громкостью и грязная бумажка — ксерокопия военного техпаспорта на этот лэндровер. Говорят, какие-то новые пропуска придумали, для поездок после шести вечера. Та куда нам ездить вечером? Да и кого бояться? В Новотроицком ВСПшников в жизни не было, а в Волноваху недавно вечером Мастер скатался, на поезд одного из наших отвозил. В «отгулы». Вернулся, как ни странно, довольный. Сказал — ВСП остановило, но не доебалось, а так, пораспрашивало и отвяло. Я ему посоветовал в следующий раз гранату из подствольника вытаскивать, как в город едет. Мастер недоуменно спросил: «Зачем?» Я не нашелся, что ответить.
Вася крутит руль и о чем-то думает. Молчим, рычит дизель, тянет машину на военной соляре.
— Вася, — говорю я, отвернувшись. — Надо что-то делать.
— С чем? — Вася лениво поворачивает ко мне голову. О, вот и Новогнатовка.
— Со всем этим. С мрачняком. Все устали, собачатся на ровном месте. Бетон с кем-то по телефону поговорил, потом взял молоток, гвозь-стопятидесятку и прих.ярил смартфон к бревну. Насквозь.
— Понимаю. Не понимаю только — как.
— Отпуска надо, других вариантов нет.
— Сейчас? Когда только два блиндажа есть, и то — в один накат?
— Да. Сейчас. Посыпятся люди.
— Хм. Комбат не подпишет. Позиция не боеготова.
— Помнишь, комбат говорил, что в своей роте ты решаешь всё? Вот и решай. Скажи ему, мы справимся.
— Точно справимся? Ты уверен?
— Других вариантов
— График отпусков ты напишешь?
— Слууушай. А давай, как в прошлый раз. Розыгрыш, бумажки с именами, ну и так далее. Азарт, все дела.
— И еще идея есть. Праздник надо.
— Какой? — Идея с праздником мне в корне неясна, но это нормально, я не самый сообразительный человек в Збройних Силах.
— Да любой. Неважно. Смотри. Столы поставим. Хорошей хавки купим, так, чтобы не готовить, не еб.ться со всем этим. Ну, максимум салат порубаем. Посидим всей ротой. Подгадаем так, чтобы на смену нарядов попасть.
— Я водки куплю. Сам. Лично. Продавщица охренеет.
— А и купи. Только так, в меру. Чтоб не пьянка была, а військове таїнство.
— Ну, я понял.
— И так, культурно. С подготовкой, с тостами.
— О, речь двинешь, людей поблагодаришь, — мне идея нравится все больше и больше.
— Ага. И отпуска можно разыграть сразу.
— Надо не забыть «вход-выход» подать, я забыл в этот раз.
— Та да. Кстати, ты Талисмана будешь подавать? Шо он там?
— Звонил сегодня, говорит, в больничке тоска смертная, и бухают там крепко.
— Так шо, много он в бабках потеряет? У нас четыре-двести за месяц, он проваляется не меньше недели… Около штуки в минусе?
— Нет, Вася, — мы поворачиваем в сторону Бугаса, джип наклоняется на повороте, цепляясь резиной за грязный асфальт, и я придерживаю пулемет. — Не буду я его подавать. Типа забуду. Неправильно это. Если узнают, ну нехай меня на премию вставляют, ты типа не при делах.
— Хуйня, прорвемся, — наконец-то улыбается Вася. — Згоден, не подавай.
— По пьянке решили?
— По таинству. Продукты с общака, бухло, чтоб наши непьющие не обиделись — с меня.
— С нас.
— Ох, ты ж ни хера себе, вот это щедрость.
— Цени, пока я жив.
— Та шо с тобою сделается? И вообще, заебал шутить на эту тему.
— Ты же знаешь, — я откидываюсь на спинку и тоже улыбаюсь, — я заколдованный. Я ж местный.
— Жене ты тоже так говоришь?
— Жене я говорю: «Я нахожусь в Збройних Силах України, самом тяжеловооруженном месте нашей страны. Ну что со мной может случиться?»
— И шо, верит?
— Ну, так я же еще жив, — и мы оба смеемся, выруливая среди домов на трассу «Донецк — Мариуполь». Мы уже рядом, «дві пісні — і вдома».
Вечер, привычная порция мин валится на наш взводный опорный пункт. Мы привычно сидим в блиндажах, эспэшки привычно наблюдают. Ответки привычно нет. Мы не знаем почему, нам никто не потрудился это объяснить, но нам уже, похоже, все равно. Кто мы такие, здесь, между огнями городов и сел?
Очень важно не спиться. Не зааватарить вгорькую на несколько дней-недель-месяцев, стукаясь головой об одну и ту же картину — вечер, камни, пулеметы и тусклая полоска горизонта.
Горизонт.
Он узок, нет? Ну, если смотреть только от себя. Как мне? Хорошо ли мне? Тепло ли спится? Досыта ли я ем? Не болит ли у меня ножка? Ручка? Спинка?