Пехота
Шрифт:
— Перекинув сотку, блядь. Давай ближче і правіше трохи, на пійсят.
Келим кинул первую очередь с «покемона».
— Чув, не давай висовуваться їм.
Вторая граната пришлась по фронтону летней кухни возле дома, пришло знатно…
Я вспомнил фразу дядька Петра Вакуленчука, он работал комбайнером и был всегда при деньгах. Приходя в воскресенье играть в домино, он выкладывал в магазине на прилавок пресс бабла и со словами «На всі гроші» начинал поить всех мужиков.
— Оце вже заєбісь! Насипай ровнєнько отутой. Хуярь на всі гроші! А? Давай, не помішає, на лєвий угол посадки давай. Нема в них Птура. Вже нема.
Воркута стоял
— Шо там, Сайгон?
— За ПТУР сєпарский питали. Ггггиии.
Воркута тоже заулыбался. В этот улыбчивый момент захотелось вниз, безумно.
— Очкуй!
Все успели, даже медлительный Келим успел упасть, когда к нам прилетел РПГ. Он разорвался где-то совсем рядом, сразу же придав нашим лицам налет охуения. Взрыв с шипением разнесся на сотни осколков, режущих ветки деревьев и разгоняющих воздух вокруг нас, прогревая его догоряча. Келим неуклюже ударил малого ногой по ноге:
— Це тебе змалювали, пизда. Малый виновато пожал плечами.
— Пацани, даєм на лабутени, до края посадки. Там щас діліжанс приїде за нами. Бо заіграємся, — сказал я.
Бежать было недалеко.
Когда страшно, всегда недалеко. Вперед сепары не пошли, ограничившись ураганным огнем по посадке, что затруднило наше передвижение.
Когда оставалось метров сто пятьдесят, мы услышали рёв мотора «бэхи».
— Бистріше, бистріше.
Еще немного, и вот она, красавица «бэха», и самые лучшие мои друзья из пехоты.
Мы стадом горных баранов вылетели из посадки прямо в их объятья.
— Ну, шо там, рассказывайте, — накинулся командир.
— Блин, Танцор, давай на КСП.
Танцор был возбужден и взбудоражен, ему (раз он сюда уже приехал) хотелось взять штурмом опорник, потом Докуч, потом Ростов, потом Москву, а потом выкинуть бумажный стаканчик из-под кофе в грязную воду Тихого океана в порту Владивостока и поехать домой к жене.
Но он был командиром роты и понимал, шо низзя.
Под звуки очередного прилета нашего СПГ мы подождали, пока чумазый мехвод с торчащей «с погреба» головой развернет гусянку, быстро погрузились и, выдав сноп искр из выхлопного коллектора, рванули вперед.
— Чув, Танцор, ви там Нємца мені не напоїли? — кричал я на ходу, пытаясь перекричать и ветер, и мотор.
Танцор, улыбаясь, пожал плечами.
«Пізда гєнєратору» — подумал я, крепче схватившись за лямку черного мусорского броника пехотного офицера.
— Усе, Мартине. Один ящик зостався, — полуоглохший Шматко почти прокричал эти ненавидимые в пехоте слова и зачем-то пнул этот самый ящик с ОГ-9.
Я выплюнул бычок в замерзшую грязь и сразу же сунул в рот новую сигарету. Во рту вязало и горчило от долбаных сигарет, ненавистного запаха сгоревших стартовых, противной зимы и надоевшей войны.
Наряд не видел ни хрена.
Маленькая коптящая точка бэхи нырнула за первую посадку, которую я всегда так хотел занять, и надежно ушла из поля зрения. Эх, сейчас бы квадрик подвесить и хоть чуть-чуть увидеть, что происходит… Ага, квадрик. И самолет АВАКС. Мы перешли на основной вид пехотного получения информации — на слух. На слуху были маты наряда, пытавшегося с советским биноклем залезть на чахлую акацию, стрелковка вдалеке и редкое уханье пушки нашей бэхи.
— Пятнадцать. У них пятнадцать огэ-пятнадцатых, — произнес
Проволочки выдираться не хотели, а одна кисть у Шматко почти не работала — осколок пробил запястье еще под Старогнатовкой в июле пятнадцатого. Шматко мог комиссоваться влегкую, пальцы едва сгибались, кости ныли на погоду, да и военврачи настаивали, но он вернулся в мотопехотную роту.
Вернуться — это почему-то было важно. Важно, чтоб пацаны не подумали, что закосил. Через три месяца Талисман, с дико болящей почкой будет сидеть на обезболивающих и все равно ходить в наряд, но не уезжать «на больничку». Через четыре месяца ротный с поврежденной ногой будет хромать с палкой по другому ВОПу, но хер его заставишь даже проехать мимо горбольницы в Волновахе.
Это будет потом, а сейчас вывернувшийся из-за бугра Ярик легко выдернул проволоку, пинком открыл ящик и выхватил запаянную в клеенку советскую гранату. Талисман распотрошил пороховой, с сухим морозным щелчком соединились части, и первый из последних шести выстрелов для СПГ воткнулся в грязный гранатомет — единственную зброю, которой мы сейчас могли достать до сепарского опорника. С дерева послышался крик.
— Бэха идет, бэха! — Кто-то из наряда с хрустом спрыгнул с акации (ты гля, залезли-таки!) и начал быстро надевать куртку. — Вон, на поле уже!
Очки я в армии носил в трех случаях — на нараде в штабе, на выезде в Волноваху и на близкой войне. На нараде в штабе я любил наблюдать за лицом того военнослужащего, к которому непосредственно обращался наш комбат с пламенной речью, исполненной лестных эпитетов, удивительных сравнений, матерых метафор и искрометных обещаний. Некоторые особо понравившиеся выражения я старался запомнить, чтобы потом щегольнуть на позиции. Уезжая с той же позиции в город грехов Волновегас, я вел машину в очках, ну а в городе из-за очков был невидим для патрулей ВСП. Грузный чувак в комплекте мультикама, без головного убора, в очках, с папкой бумаг в руках и пистолетом на бедре производил настолько полное и законченное впечатление замполита, что вспшники вежливо отвечали на мое приветствие и шли дальше проверять документы у невероятно тактических разведосов в тактических горках, тактических очках, ну и так далее. К счастью, разведосы ходили по Вахе спокойные, пили кофе и даже почти никогда не гнобили вспшников. Ну, а сейчас подошел третий случай — я выцарапал очки, сделанные в мастерской в той же в Вахе (в два раза быстрее, в два раза дешевле и в два раза лучше, чем в Киеве), взгромоздил их на нос и прищурился в сторону поля.
Бэха шла ходко, по своим следам, и вдогонку не летели самолеты и не мчались бронепоезда. Значит, скатались нормально, тьфу-тьфу, сейчас бы не заглохнуть…
— Не заглохнуть бы на поле — и ото было бы заебись. — Спокойный, как всегда, Мастер вышел из-за спины и протянул мне сигарету. — Связь есть?
— Нема, бля, радейку они не услышат, а телефон я ротному отдал. — Я взял сигарету и сунул в рот.
Опять понемногу начал пробирать холод, подул, естественно в лицо, обычный донбасский ветер, я отвернулся, спрятав зажигалку в ладонях… и увидел всю роту. Ну, всех, кто остался.