Пехота
Шрифт:
— В бошку себе стучи! — крикнул я и подключил телефон к колонкам, приклеенным на торпеду. — Что слушаем?
— Диси. Ща, жди, — ротный поднял радейку и запросил эспешки.
Ответ пришел ожидаемый, типа «все спокойно, движа на их позициях нет, слетайте». Спуск на машине занимал около сорока секунд — и мы свято верили, что этого времени сепарам не хватит, чтобы увидеть нас и пустить ракету птура в лоб нашей машине, точнее, что мы успеем свернуть в крутой поворот внизу террикона и уйти из видимости. Пока получалось. Поэтому на спуске мы всегда вслух отсчитывали секунды, да и на подъеме тоже. Я сдал назад, развернул тяжелый джип, воткнул первую
— Кто считает? — перекрикивая первые аккорды AC/DC, спросил я.
— Я! — прокричал Танцор, и я увидел, как зажглись его глаза. — Погнали!
Задние колеса с хрустом провернулись по щебенке, машина рванула с места и вывернула на дорогу.
— Раз! — крикнул Вася и улыбнулся.
Ах, как он стоял. Так искренне, так смело, так отчаянно красиво и невероятно по-военному. Я аж залюбовался, даже схватил смартфон, валявшийся на пыльной приборке, чтобы включить что-нить эдакое… соответствующее моменту. Придерживая левой рукой руль, перемотанный желтым скотчем, я правой клацал в телефоне. Так, алё, военный, аккуратней. В лужи не заезжать… Стоп. Какие лужи, плюс тридцать в Новотроицком… Мля.
Не, с виду МТЛБ была аки новая. Ну как, новая… по атошным меркам. Равномерно покрашенная, равномерно грязная и равномерно стоявшая, притулившись к забору, окружавшему хату, в которой жил штаб второго бата. Мы подъехали… Ладно — мы подлетели, громыхая подвеской, генератором и Сережей в кузове, я оттормозился, в очередной раз заставив слегка понервничать варту на воротах, ротный выпорхнул из машины, не зацепившись ничем, и исчез в недрах штабной хаты. Я закурил и откинулся на серую спинку сидушки, на крыше послышалось шебуршание, в оконном проеме показалась рука и требовательно щелкнула пальцами. Я вытащил сигарету и сунул в ладонь этому нахабе. Рука исчезла, сверху глухо послышалось «бля…», потом рука с сигаретой появилось снова. Я злобно улыбнулся, вытащил сигарету, прикурил, глубоко вдохнув горький и тягучий дым, и снова отдал. Рука с грязными каемками под ногтями исчезла и больше не появлялась.
Странный опыт все-таки получаем. И как-то незаметно, потихоньку, не замечая, мы осваивали автомобильные привычки войны. Не пристегиваться. Быстро выскакивать из машины, как только она останавливалась. Даже если остановилась она у ларька с шаурмой в Волновахе — все равно пальцы автоматом цепляют ручку, локоть толкает грязную дверку, и через секунду ты уже стоишь в паре метров от машины. На тебе плейт и рпска, в руках — рпк, иногда еще и папка с бесконечными военными бумагами… Мы как-то научились ни за что не цепляться и ничем не звенеть, и совершенно этого не заметили. Ротный на каком-то потустороннем автоматизме втыкал свой акс возле ручника. Мда… Прибавлять газу на открытых участках. Автоматически смотреть по сторонам. Не становиться на заросшей обочине, если хочешь стать на дороге — стань, мля, на дороге. Ничего, кому мешаем, тот объедет.
Да. И еще — не закрывать машину. После армии я раз двадцать не просто забывал закрывать свою, а еще и ключи в замке оставлял. Парадокс — в мирном тыловом городе, который собственно и оберегает, за который воюет армия, нельзя оставить машину открытой,
Слишком быстро он вернулся. Та ну. Не может быть. Пять минут? Не смешите меня. Все не так. Ротный должен был зайти в штаб и сказать:
— Я за маталыгой, где мехвод?
Ему должны были ответить, что без понятия, про аренду маталыги первый раз слышат, мехвода ее в глаза не видели, и вообще, он уехал в медроту лечить зуб и будет хер знает когда, бо склонен к вживанню, а тут — Волновегас, город соблазнов, зуб, опять же, обмыть надо… Тогда ротный позвонил бы комбату, комбат бы сказал, что он не на месте и пусть Вася звонит НШ. НШ бы сказал, что ему задачу никто не ставил и что он перезвонит комбату и уточнит, и вообще, он в Волновахе, воспользовался оказией, что кого-то повезли зуб лечить, и покупает билеты домой, в отпуск. И пусть Вася найдет ЗНШ, он где-то тут, на месте, и вот тот уже… Короче — разберетесь. И вот уже ЗНШ, сержант, мобилизованный в шестую волну, почесал бы черную густую бороду, задумчиво посмотрел бы на ротного и начал бы процесс выдачи маталыги «во временное пользование на три дня, с возвратом». Короче, всей забавы — часа на полтора минимум.
Но этого не произошло. И мехвод был на месте, и комбат, и НШ, и мтлб завелась почти сразу и, чихнув теплым выхлопом, двинулась в сторону трассы «Донецк — Мариуполь». Мехвод, правда, пытался объяснить, что он по маталыге не шарит, но выбора у него особо не было. Вася тут же вскочил на броню, сделал картинно-грозное выражение лица «Усім ворогам — п.зда» и вот так, верхом на бронированном тягаче, умчался в жаркий полдень начала лета шестнадцатого года.
«Форд», за рулем которого оставался я, на заднем сиденье — Васюм, а в кузове — невероятно тактический Президент, пристроился в кильватер маталыги, и так мы летели долго. Метров пятьсот.
Я вильнул, чуть не выронив телефон, и объехал лужу. То есть, не лужу… Мля.
— Танцор — Мартину! — крикнул я в радейку.
Ну-ну, покричи еще, он же на броне, не слышит ни хрена. Я бы посигналил — да сигнал не работает. Фарами мигать бесполезно — они основательно замазаны грязью. Бля.
Я прибавил, свернул левее, поравнялся с броневичком и начал махать рукой. О, заметил. Знаками показал Танцору, шо треба пит-стоп, шота сильно резво взял, того и смотри — гонку выиграет, Молния МакКвин наш мотопехотный…
Маталыга стала, как останавливается вся гусеничная техника с неопытным механом внутри — замерла как вкопанная, сильно клюнув носом. Ротный чуть не улетел вперед, влекомый инерцией постоянства законов физики, столь же неизменных, как закат солнца или текущий краник на цевешке.
— Николаич, ты это… Кино американское видел, боевик чи шо? — я высунулся в окно и прикурил сигарету. Опять.
— Ну. А шо? Че стоим? — Вася был слегка недоволен, но не рычал, знал, что просто так я их бы не тормознул.
— Бо ща мы это кино еще раз можем посмотреть. А ля натюрель, так сказать. Из крейсера твоего соляра п.здует шо дурна, — я кивнул на ручей, лившийся откуда-то из дна маталыги и заливающий пыльную дорогу, и метко кинул в него сигарету. Сигарета пролетела положенные ей три метра, шлепнулась прямо в лужу и с шипением потухла.
— Хороший у нас соляр. Военный. — Вася задумчиво посмотрел на сигарету, на ручеек, на неумолимо приближающийся полдень и вздохнул. — Все. Ща нехай домой п.здует. Нема у нас брони.