Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»
Шрифт:
Хорошо, если жены примут их вот таких — грубых, жестоких, десять лет видевших только кровь, смерть, предательства, знавших только силу без ласки, всему разучившихся, а если не примут? Многим было страшно…
Одиссей тоже чувствовал беспокойство. Диомед успокаивал друга:
— Твоя Пенелопа не ждет больших подарков, она ласково встретит тебя любого. Возвращайся домой. Неужели того, что ты получил по жребию, недостаточно, чтобы прожить десяток лет?
— Что я буду делать дома, слушать ссоры Пенелопы с Антиклеей?
— Все так плохо?
— С первого дня не мирятся,
Диомед расхохотался:
— Так чего же ты боишься, если перегрызли? Женись снова!
— На ком, на Гекубе?
Шутка и смех невеселые. Одиссею приносили известия с Итаки, что обиженный Лаэрт удалился в свой дом с садом на Аретусе, оставив во дворце двух цариц и царевича. Если честно, то Одиссей прекрасно понимал опасность ограбления, он ничуть не сомневался, что его бывшие приятели и особенно те, кто был когда-то им самим обижен, не упустят возможности пограбить Итаку. Поэтому, когда к Нестору прибывали вести из дома и иногда рассказывали, как правит Пенелопа, как она отвадила всех пиратов от острова, как взяла все в свои руки, царь чувствовал себя не слишком уютно.
Конечно, Антиклея и Пенелопа не перегрызли друг дружке горло, но он сам не мог представить, чем будет заниматься, когда вернется. Пока сидели под Троей или разоряли округу, все было ясно: вот возьмем этот проклятый Илион… Взяли, а что дальше? Большинство, как и Одиссей, мучились, пытаясь найти выход.
И все же ахейские цари отправились домой, не сидеть же на берегу Троады вечно! Махнул рукой на прощанье Диомед, уплыли почти все. Со вздохом собрался и сам Одиссей. Мерион, широко улыбаясь, крикнул:
— Прощай, Троада! Домо-о-ой!!!
Гребцы затянули песню, помогающую действовать слаженно, корабли один за другим выходили из бухты.
Домой… Домой?
— К Лесбосу!
Дальше к Киосу, а там между Андросом и Эвбеей к Кеосу и либо к Арголиде и вдоль ее побережья, либо к Мелосу и от него к мысу Малея и Кифере. Если увидишь Малею, считай, уже дома. От крайнего мыса Пелопоннеса остров Кифера виден в хорошую погоду, а там мыс Тенар, вдоль побережья Лаконии к Мессении с заходом в Пилос, потом побережье Олимпии и остров Закинф! Закинф — это уже совсем дома, останется обогнуть Кеффалению и войти в бухту Итаки…
— Как пойдем, Одиссей, к Арголиде?
— Нет, на юг к Мелосу!
Не хочет царь задерживаться, это тоже понятно, стоит ведь только завернуть, как начнется — то у одного погости, то у другого, к Диомеду в Аргос непременно заглянуть, хотя и виделись недавно, еще год не выберешься.
От Мелоса мыс Малею не видно, далековато, но, если ветер восточный, корабли гонит в нужном направлении, но все равно быстро. Одиссей каждый островок, каждый мыс на Великой Зелени знает как свою ладонь, может с закрытыми глазами по морю ходить, по крику чаек острова различать, по запаху ветер определять, с ним не страшно. Пират есть пират, а если еще такой — словно рожденный для моря…
Двенадцать судов, ни один корабль Одиссей за десять лет не потерял, все тяжело нагружены добычей, что недобрали в Троаде,
И вдруг…
— Одиссей, я не понимаю… Смотри!
Одиссей и сам не мог поверить глазам, они что, перепутали Борей с Номом, северный ветер с южным?!
— Похоже на Исмар, я там однажды был.
На берегу киконов бывал и сам Одиссей, но это северо-восточней Самофракии, а им надо на юго-запад.
— А хотя бы и Исмар, там вина хорошие и храмы богатые. Пристаем!
Суда пристали к земле киконов Исмару.
Киконы с ахейцами не воевали и жен у них не крали, а потому нападения от возвращавшихся из Троады не ждали, даже от тех, кому вдоль побережья к Халкидике или Фессалии идти. Приняли честь честью — пифосы с вином вынесли, виночерпиев кликнули… Женщины закружили в танце, покачивая бедрами. Гуляй — не хочу.
Но где это видано, чтобы пиратская душа успокоилась, всего лишь насладившись видом красоток с высокой грудью и стройными ногами и тем более видом золота в храмах?
— Наше!
— С чего это? — возразил жрец храма Аполлона Марон.
— Здесь все… под нашей защитой, — обнадежил Одиссей и приказал грузить храмовые запасы на корабли, так легче защищать.
Знатно пограбили, истребив почти всех. Женщины киконов красивы, а вина и правда вкусны, а еще хмельны сверх меры.
Одиссей с тревогой смотрел на пьяные команды кораблей. Напади сейчас кто-то, не спастись. Сколько ни кричал, как ни заставлял подняться, ничего не получалось, слишком напились.
Но очухаться пришлось, потому что и впрямь напали и сильно побили. Когда раздается звон мечей, даже самые пьяные быстро трезвеют. Попрыгали на свои места, ударили веслами, торопясь удалиться от берега. Получилось, что не столько пограбили, сколько потеряли и то, что было. Кроме того, более семи десятков воинов остались лежать то ли убитыми, то ли слишком пьяными.
Однако Одиссея беспокоили даже не потери — нападения есть нападения — не всегда удается уйти с награбленным. Он никак не мог понять, что за ветер дует и куда их несет. А буря поднималась нешуточная… Грести бесполезно, паруса убрали, оставалось надеяться на волны.
— Что за ветер?
— Борей! — уверенно заявил Эврилох.
Тогда пусть несет, если у Имброса на скалы не выбросит, то мимо остальных островов никак не проплывут. Одиссей вздохнул: команды кораблей все равно снова валялись пьяными, теряя товарищей, они умудрились захватить бурдюки с исмарским вином.
День за днем их мотало по словно обезумевшему морю. Темные тучи, солнца не видно, звезд тоже, очертания берегов если и были, то вовсе незнакомые…
Наконец ветер чуть стих, снова поставили паруса, хотелось хоть куда-то добраться. Ахейцы не привыкли плавать без берега на виду, мало кому приходило в голову, например, от Скироса до Лесбоса прямиком ходить, предпочитали лучше от одного маленького острова до другого, но чтобы понимать, где ты находишься. И Одиссей так же береговую линию знал, как линии на своей ладони, но сейчас берега не видно, а если и виден, то сквозь пелену дождя, ни приблизиться, ни разглядеть толком.