Пепел на ладонях
Шрифт:
— Ну что, за встречу? — произнёс он, разливая.
— За встречу, — тихо ответил Андрей, поднимая стакан.
Они выпили. Парень поморщился, а Иван, напротив, выглядел довольным.
— Крепкая, зараза, — сказал Андрей. — Ты что, её на керосине гонишь?
— Ага, — усмехнулся хозяин бара. — Керосин-то в дефиците, а вот черноплодки у меня ещё хватает.
Они посидели в молчании, слушая, как трещат дрова в камине. Наконец Андрей
— Знаешь, что странно? — начал он, задумчиво глядя в огонь. — Я ведь всё это время думал, что хуже уже не будет. А оно становится.
Иван поднял брови, но ничего не сказал, только налил ему ещё.
— Помнишь, как в начале было? — продолжил гость. — Все бегали, суетились. Кто-то в Краснодар рванул, кто-то в Новороссийск. А потом начали возвращаться. Те, кто выжил.
Мужчина кивнул. Он сам был свидетелем того, как люди пытались найти спасение. Когда новость о катастрофе дошла до тихого черноморского городка, казалось, что здесь всё останется по-прежнему. Но вскоре начались дожди, реки вышли из берегов, дороги заполонили беженцы. А потом пришла зима.
— Краснодар… — тихо повторил Иван. — Я слышал, там теперь город-призрак. Больше половины вымерли. Хотя, другие говорят, что жизнь налаживается.
— Да, — подтвердил Андрей. — Я был там в первые недели. Сначала эпидемия, потом мародёры. Продуктов не осталось, электричества тоже. Люди просто сходили с ума. Я тогда хотел остаться, помочь… но понял, что это бессмысленно.
Он замолчал, сжимая стакан в руках. Иван тоже молчал. Он знал, что прошлое — это рана, которую лучше не трогать. Но Андрей, казалось, не мог остановиться.
— Я ведь думал, что здесь будет лучше. А оно…
Он махнул рукой в сторону окна, за которым ветер с воем бился в стены.
— Как ты думаешь, что нас ждёт впереди?
Иван задумался. Вопрос был не из тех, на которые легко найти ответ. Он опустил взгляд на свои натруженные руки. Шершавые, с мозолистой кожей, они выглядели так, словно принадлежали человеку, который всю жизнь работал на земле. Эти руки уже давно не знали ничего, кроме грубой работы, но когда-то они держали не только ружьё и топор. Когда-то они бережно обнимали жену, подбрасывали в воздух маленькую дочь, оттирали до блеска стаканы за барной стойкой.
Ему вдруг показалось, что он снова там, в прошлом. Бар живёт своей обычной жизнью. Летний вечер, солнце садится за горизонт, окрашивая море в золотисто-оранжевые тона. На улице слышен смех. Местные рыбаки спорят о том, кто поймал самый большой улов, а приезжие туристы, уже немного подвыпившие, заказывают очередной раунд. В баре шумно и весело, пахнет жареной рыбой, домашним вином и солью. Его жена, Оля, стоит за стойкой, красивая, с лёгкой улыбкой, и разливает напитки. А их дочь, пятилетняя Василиса, бегает между столиками, раздавая гостям своё детское обаяние.
— Папа, смотри, что я нарисовала! — кричит она, размахивая листком бумаги с корявым, но трогательным рисунком.
— Сейчас, солнышко, — отвечает он, вытирая руки
Его сердце тогда было ещё целым, а жизнь — простой, но счастливой. Он думал, что так будет всегда. Что его бар будет стоять на берегу ещё долгие годы, что Василиса вырастет, а Оля будет рядом. Но всё это оказалось иллюзией.
Воспоминание исчезло также внезапно, как и возникло. Вместо смеха, лишь треск дров в камине. Вместо золотого заката — чёрная ночь за окнами. И вместо любимых лиц — пустота.
Иван почувствовал, как внутри что-то сжалось. Он потерял их в первые месяцы после извержения Йеллоустоуна. Тогда ещё никто не понимал, насколько всё изменится. Люди толпами бежали из больших городов, думая, что в маленьких местах, таких как их городок, будет безопаснее. Но вместе с беженцами пришли болезни. Какая именно зараза тогда выкосила половину населения, никто так и не узнал. Лекарств не хватало, врачи, которые остались, не справлялись. Каждый день был похож на лотерею: выживешь или нет?
Оля заболела первой. Он делал всё, что мог. Поил её горячим чаем, выменивал на последние припасы какие-то таблетки у соседей. Но ничего не помогло. Она угасала на его глазах, день за днём. А потом заразилась Василиса. Её звонкий голосок быстро сменился слабым шёпотом, а потом и вовсе исчез. Иван сидел у кроватей, держа их за руки, когда жизнь покинула их тела. Он ничего не мог сделать. Абсолютно ничего.
Впрочем, тогда многие теряли близких. Каждый дом в городе стал маленькой могилой для кого-то. Кто-то хоронил, кто-то не успевал, просто оставляя тела там, где они умерли. Бар Ивана опустел. Некому было приходить, некому было радоваться. Только стены и старый камин стали свидетелями его утраты.
И теперь ему остались лишь воспоминания. Горькие, как плесневелый хлеб. Сначала он цеплялся за них, как утопающий за обломок, надеясь, что память о счастливых днях утолит боль. Но теперь воспоминания стали, скорее, пыткой. Они приходили ночью, на фоне завывающего ветра, и заставляли его просыпаться с комом в горле.
Андрей смотрел на Ивана, не говоря ни слова. Он видел, как лицо хозяина бара помрачнело, как в его глазах появилась тень боли.
— Скажи, ты вообще веришь, что всё это когда-нибудь закончится, весь этот ад, — тихо спросил Андрей, отвлекая хозяина дома от его нелёгких мыслей.
Иван медленно поднял затуманенный взгляд. Да, вопрос был не из тех, на которые легко найти ответ. Он снова посмотрел на свои руки, вспоминая, как держал в них маленькую ладошку дочери и как гладил волосы жены, когда та угасала.
— Понятия не имею, — наконец честно признался он. — Но знаешь что? Жить всё равно надо. Пока можем.
— Да, — кивнул Андрей, задумчиво глядя в огонь. — Ты прав.
Они выпили ещё по одной. За окнами по-прежнему бушевал ветер, а внутри бара было тепло. Но оба понимали, что это тепло — временное. Мир за стенами уже не был прежним. Туманы стали густыми, как молоко, а море — беспокойным и холодным. Даже привычные чайки исчезли, будто мигрировали куда-то в поисках лучшей жизни. Как и многие люди.