Пепел
Шрифт:
– Все, что вашей светлости будет угодно сказать в похвалу этим, повторяю, новобранцам, говорит только в пользу моего плана. Мы опять усеем трупами какой-нибудь Рашин и, заключив почетный договор, сложим прусские карабины. Я повторяю: это не наши солдаты, а только резерв императора.
Князь Понятовский был бледен как бумага, которую он держал в руке. Генералы молчали, но видно было, что большинство из них разделяет мнение Зайончека или совсем не имеет никакого мнения. После долгого и тягостного молчания Зайончек сказал мягче:
– Впрочем, кроме моей точки зрения, я слышал тут только мнение Фишера. Любопытно было бы послушать и других.
– Мне кажется, – заговорил генерал Каменецкий, – мы могли бы продвинуться к литовской границе и ждать там союзника.
– Мы слышали, что находятся галицийские
– Это особенно утешительная новость. Неприятель засел в нашей столице, а мы вербуем полки в его государстве, в его стране, под самым его носом. Вот это по-польски! – издевался Зайончек.
– Конечно, по-польски! – раздался из угла грубый, хриплый голос Домбровского. – Так поступал старик Чарнецкий: коли ты, Ракоченок, ко мне, на мое пепелище, так я, Ракоченок, к тебе! А тут, сударь, вдобавок не на чужое пепелище, а на свое собственное.
Все повернулись к старику и впились в него глазами.
– «Я» – это значит полк, не сформированный еще в чужой стране… Чарнецкий!.. – проворчал Зайончек. стоя боком к своему противнику не глядя на него.
– «Я» – это значит мы все, солдаты, присутствующие здесь!
– Для меня это слишком туманно.
– Это ясно, как день. Вы этот план видите уже четыре дня, потому что слепой только его не увидел бы, но, по своему обычаю, смущаете из гордости людей и усыпляете их совесть…
– Пан генерал! – вскипел Зайончек, хватаясь за шпагу.
– Это чтобы мы не забыли, что вы чином старше всех нас? – продолжал Домбровский. – Мы это помним.
– Чином я старше всех вас – это не подлежит сомнению. Но я не поэтому подал здоровый и единственно возможный совет, я сделал это лишь ради общего блага. А что, если герцог Фердинанд пойдет в прусские земли и поднимет всех немцев, что тогда? Кто будет защищать народ, с мнением которого вы здесь так считаетесь? Он будет растоптан тогда и станет чужим нам народом.
– То же самое можно сделать, не заходя к немцам, если, вняв вашему совету, мы отправимся в поход… по стопам Дигеррна.
– Я сказал все. Теперь я повинуюсь приказам.
Домбровский помолчал с минуту времени, затем тяжелым шагом вышел на середину комнаты. Его грузное тело едва умещалось в тесном военном мундире. Он тяжело вздохнул Огненными глазами окинул генералов.
– Мой совет, – сказал он, – не уступать! Ни пяди. Напротив, напасть!
– Хорош совет! – язвительно заметил Зайончек.
– Напасть немедленно, прежде чем австрийцы перейдут Вислу. Они еще нигде ее не перешли. Моста У них нет. Если они и перейдут Вислу, то только вброд или на баркасах, значит, их будет горсточка. Напасть на нее и раздавить. Прежде чем они построят мост, перейти Свидер, бросить все силы на захват Галиции по правую сторону Вислы, до самых ее истоков. По дороге мы можем встретиться с императором и взять герцога Фердинанда в клещи. Кликнуть клич на всю Галицию и поднять весь народ. Это наша родная земля. Испокон веков… Заслышав вашу поступь, князь, она встанет вся, до карпатских вершин. С теми солдатами, которые стояли на Рашинском болоте… Боже ты мой! Да я ведь собственными старыми глазами все это видел, а уж я-то всего насмотрелся… Идите туда не как офицер, а как вестник!
– Генерал говорит правду! – воскликнули все в один голос.
Понятовский при этих словах встал, и на глазах у него блеснули слезы воодушевления. Все генералы подошли к Домбровскому. Лица у них пылали.
– Такое слово стоит выигранного сражения! – твердо сказал Сокольницкий.
– Вы пойдете с нами, генерал! – протягивая руку Домбровскому, проговорил главнокомандующий.
– Нет, – ответил создатель легионов. – Я скажу вам всю правду: стар я стал и трудно мне повиноваться приказам. Строптив – ничего не поделаешь. Если что делаю, то делаю один, по своему разумению, и уж тогда рублю с плеча… Такой уж я бунтарь. Так всю жизнь прожил. Вот, князь, прикажите – послушаюсь. Велите мне сесть в бричку и ехать в Познань. Там мои родные места. Не успеете дойти до Кракова, как я вам с Гопла толпу мазур приведу…
Шанец
Над зеленой уже долиной Вислы беспрестанно моросил дождь. От сосновых лесов потянуло весенней прелью. Березка среди мазурских сосен казалась издали нежным летучим облачком.
Утром первого мая колонна увидела вырисовавшиеся на фоне сплошных сосновых лесов исполинские осокори по берегам Свидера, далекие пески, воды Вислы, деревья в тумане на том берегу, у Завад. Оборской Кемпы и дальше под самыми Оборками, Езерной, Ленгой, пропадавшие вдали под Гассой и Чернидлом. Вскоре колонна дошла до берега Свидера. После весеннего половодья вода еще не успела войти в берега. Она неслась журча меж стволами ольх, в тени вековых сосен, пустивших корни в песчаные холмы, и привислинских тополей. Остановившись на самом берегу Свидера, неподалеку от впадения его в Вислу, напротив деревни Малые Свидры, лежавшей уже по ту сторону реки, то есть в тогдашней Галиции, войска увидели только что сожженный мост. Сваи его еще тлели и сильно дымились. Крестьяне из Свидеров стояли на пригорке около своих хат с соломенными кровлями и в молчании смотрели на колонну. Ни один из них не двинулся с места, хотя из колонны им делали знаки и кричали. На выгоне, по ту сторону реки, уже зеленели побеги ивы, и пастух, пасший коров, весело наигрывал на дудке. Его подозвали к берегу и попросили показать мелкое место. Течение было быстрое, но на дне виднелся песок. Солдаты весело снимали башмаки и камаши и, засучив штаны, шли вброд вслед за пастухом. Тяжело было с пушками, но и их удалось переправить без повреждений и вытащить из воды. За мостом дорога шла все время лесом, в сторону Карчева.
Колонна отдохнула в Свидерах и на соседних песчаных холмах. Все радовались, что старые ивы уже зеленеют, что колонна вторглась в пределы Галиции и что пастух играет на дудке совсем, как в родном краю. Местные крестьяне рассказали командиру, что австрийцы сожгли мост и направились в Карчев. Они не могли только сказать, где на Висле есть перевоз. Около полудня Сокольницкий двинулся дальше. Солдаты шли быстрым шагом. Пикеты не подавали никаких тревожных сигналов. Выйдя из лесу на песчаные холмы, которые тянутся грядой вдоль Вислы и окружают Карчев, тонущий в зыбком их море, солдаты нигде не заметили неприятеля. Если бы не явственные следы, оставленные орудиями, конницей и пехотой, Сокольницкий мог бы подумать, что неприятель притаился в засаде, где-нибудь в Отвоцких лесах, которые, насколько хватает глаз, раскинулись на горизонте. Только подойдя к самым домам Карчева и заняв позицию на песчаных холмах за Надбжеской Кемпой, колонна заметила австрийские войска, переправлявшиеся на баркасах через Вислу. Мужики, вызванные из Надбжежа и Кемпы, сообщили, что на другой берег переправляются сейчас все австрийские части, прибывшие из-за Свидера. Сокольницкий, выведя из колонны эскадрон кавалерии и две роты пехоты, бросился с ними в долину Вислы. Главные силы его армии занимали Карчев.