Пепел
Шрифт:
– Эй, послушай-ка… гм… почтеннейший, есть у тебя там что-нибудь поесть?
Корчмарь перестал возиться с кружками и с возмутительной небрежностью, ковыряя в зубах, ответил вопросом на вопрос:
– А чего ты… гм… почтеннейший… хочешь?
– Чего-нибудь мясного. Мясного! Вареного, жареного…
Корчмарь помолчал с минуту времени, как будто повторяя в уме список блюд, затем смерил проходимца презрительным взглядом и ответил:
– Нет у меня мяса, ни вареного, ни жареного.
– А что вон те едят? Это откуда?
– Что те едят?
– Ну, так и мне подашь сейчас же что у тебя там настряпано, и баста! – крикнул он повелительным тоном. – Слыхал, любезнейший?
– Слыхать слыхал…
– Ну так живо! Мне некогда.
Корчмарь старательно вытирал стакан.
– Думаешь, может, что мне нечем заплатить за твое тощее мясо? – прибавил Рафал с таким искренним презрением, как будто у него карманы были полны дукатов и он совсем не знал, что у него на самом деле нет ни гроша.
– Я ничего не думаю, – проворчал корчмарь. – Платить так платить. Чего подать-то?
– Давай что есть, только поживей, поживей!
Рафал проговорил это с совершенным спокойствием и не помышляя о том, что будет дальше. Только бы поесть! Съесть гору мяса, от которого поднимается пар, и хлеба, который хрустит на зубах…
Игроки, не прерывая своего занятия, все поглядывали в сторону сердитого оборванца. С презрительно-сочувственной улыбкой, насмешливо щуря глаза, они вполголоса обменивались друг с другом какими-то замечаниями по его адресу.
Корчмарь вышел через маленькую дверь в свои таинственные владения, а его место заняла бледная девица в грязном фартуке и истоптанных башмаках. Рафал быстро подошел к игрокам и в знак приветствия милостиво кивнул им головой, как иногда шляхтич-помещик кивает в ответ на поклон трудолюбивого крестьянина. Те ответили на этот его поклон как-то неопределенно, ни так ни сяк, и продолжали играть, покашливая и покрякивая, и не зная, как отнестись к оборванцу. Рафал заглянул в карты с надменностью, которую, несмотря на все старания, не мог в себе подавить.
– Жалкая дыра эта корчма.
– Это верно, – ответил кучер.
– Вы что, здешний будете, почтеннейший?
– Нет, не здешний.
– Издалека?
– Издалека.
– Откуда именно?
– А вы сами откуда будете?
– Я иду с венгерской стороны прямо в Краков.
– С венгерской стороны? – с некоторым почтением переспросили игроки.
– Да! да! Из Пешта… Из… Чацы… – прибавил он тише.
– Путь не малый! Даже не пойму, где это может быть.
– Вот видишь! Столько времени в дороге, а тут еще этот прохвост не дает поесть.
– Ну, верно, мигом принесет…
– Как он эту штуку готовит? – задал Рафал сам себе вопрос, искоса поглядывая на свиной бочок, лежавший на блюде.
Не спрашивая разрешения, он отломил хлеба, отрезал изрядный кусок свинины и принялся быстро и решительно пробовать, какова она на вкус. Оказалось, что ничего, есть можно. Тогда он налил себе рюмку водки и небрежно опрокинул ее за здоровье ошеломленных дворовых.
–
Огромные куски хлеба исчезали у него во рту.
– Вы у кого служите? – спросил Рафал у кучера, наливая себе вторую рюмку из его бутылки.
– Да я тут барина жду.
– Какого барина?
– Да вот с подставными лошадьми жду, – ответил кучер, с глуповатым видом остолбенело глядя на проделки Рафала.
– А откуда едет ваш барин?
– Из Вены.
– Как же, черт возьми, зовут вашего барина?
Кучер минуту поколебался, а потом сделал вид, будто не расслышал, и повернулся к товарищу:
– Ну, теперь ты сдаешь…
Ольбромский не настаивал на ответе.
Корчмарь вынес наконец из своей лаборатории сковородку на трех ножках и подал гостю кусок отменной колбасы, шипевшей в желтом сале, и краюху ржаного хлеба. Удивительное на вкус было это «блюдо, а уж дух шел от него! Рафал уничтожил все до последней крошки, а сало до капли подобрал хлебным мякишем, однако не утолил голода. Он почувствовал только больше уверенности в себе, чтобы подумать, как же быть дальше. Начал он с того, что оглядел корчмаря и оценил его силу на случай, если придется, не прощаясь, удирать из корчмы. Он решил опять подойти к кучеру и лакею, чтобы в случае надобности как-нибудь их использовать. С этой целью он стал подвигаться к ним поближе; но тут перед корчмой раздался вдруг топот лошадей и стук колес подъезжающего экипажа. Кучер и его товарищ выглянули в окошко и стремглав бросились к двери.
Путник наш тешил себя надеждой, что ему удастся воспользоваться суматохой и выскочить как-нибудь из корчмы, но предусмотрительный владелец колбас стал почтительно в дверях и уже гнул спину перед невидимым еще приезжим. Не оставалось ничего другого, как забиться в темный угол и ждать, не улыбнется ли судьба. Дверь широко распахнулась, и в комнату медленно вошел стройный молодой человек, одетый изящно и по моде. Шляпа, плащ, сапоги с высокими голенищами хоть и были забрызганы грязью и помяты в дороге, однако в корчме казались просто великолепными. Молодой человек огляделся, щуря глаза, и стал расспрашивать одного из слуг о здоровье своих родных, о доме и о тысяче всяких пустяков. Видно было, что он после долгого отсутствия возвращается из далекого путешествия.
Ольбромский воззрился на него с мучительным страхом. С первого же взгляда он узнал этого человека, но все еще утешал себя мыслью, что обознался. Это был Кшиштоф Цедро, товарищ по сандомирской школе, закадычный друг и приятель… Бывший узник просто сгорал со стыда и сидел как на угольях. Опять он бьется в сетях злосчастья. Вот оно, самое худшее, что он мог еще пережить: встретиться со старым товарищем в такой одежде, в таком положении и в такую минуту! Он не мог уже даже бежать, потому что позор его стал бы тогда еще более ужасным и явным. Рафал закрыл руками лицо.