Пьер Перекати-поле
Шрифт:
— Империа? Ну да, само собой! Я жду ее через час со всеми моими остальными компаньонами.
— Леоном, Моранбуа, Анной и Ламбеском?
— Да постойте! Вы всех нас знаете?
— Лоранс рассказал мне всю свою жизнь во всех ее подробностях. А Люцинда и Регина все еще с вами?
— Нет, они не последовали за нами в Америку, где мы провели два года и формировали вокруг нашего небольшого ядра случайные труппы, встречавшиеся нам время от времени; но мои пять компаньонов никогда меня не покидали.
— А Пурпурин по-прежнему у вас в
— По-прежнему; он умрет подле меня. Бедный Пурпурин!
— В чем дело?
— О! Мы имели немало приключений — такова уж наша судьба. Между прочим, были встречи с дикарями, обращенными в христианство миссионерами, и вполне цивилизованными людьми, которые вздумали вдруг скальпировать нас. Пурпурин оставил в их руках часть волос с кожей вместе. Мы поспели вовремя, чтобы получить обратно остальное. Он поправился, но эта маленькая операция и испытанный им страх не принесли ощутимой пользы его уму. Ему пришлось отказаться от декламации, что, в сущности, совсем неплохо… Но поговорим же о Лорансе. Разве он все еще думает об Империа?
— Больше, чем когда-либо.
— Черт возьми!
— Она его никогда не любила?
— Напротив. Я думаю, что любила.
— А теперь?
— Она продолжает отрицать это по-прежнему.
— Почему?
— Ах, почему! В этом вся штука! Я ничего не могу сказать вам; быть может, она побоялась жизни, которая не подошла бы ее артистическим вкусам и привычкам.
— Но теперь, когда он богат…
— А разве он женился бы на ней теперь?
— Я в этом уверен!
Белламар сильно побледнел и принялся взволнованно ходить взад и вперед.
— Лишиться Империа, — сказал он мне, — это значит лишиться всего, ибо у нее большой талант, и благодаря ее мужеству, дружбе, преданности и уму она теперь главный нерв, душа всего нашего существования. Расстаться с нею — это значит убить нас всех, и я сам…
Он остановился, задыхаясь от внутреннего рыдания, которое он подавил, снова принимаясь шагать по комнате.
— Послушайте, — сказал я ему, — я нахожу так же, как и вы, что ему не следует жениться на мадемуазель де Валькло. Незнакомка из Блуа умерла, но…
— Умерла? Какая жалость!
— Но она оставила приятельницу, свою поверенную, которая любит Лоранса, живет подле него и на которой Лоранс женился бы, если бы мог позабыть Империа. Я убежден, что этот брак гораздо лучше для них обоих…
— Скажите-ка мне, — продолжал Белламар, озабоченно прерывая меня, — когда умерла мадам де Вальдер?
— Мадам де Вальдер?
— Ах, Боже мой, у меня вырвалось ее имя. Но не все ли это равно теперь, когда бедной незнакомки нет более на свете? Роман ее был так чист, это была такая прямая, целомудренная и добрая женщина! Ведь вы неспособны выдать эту тайну?
— Конечно, нет; но я ровно ничего не понимаю в том, что вы говорите; мадам де Вальдер вовсе не умерла, это она — соседка, приятельница, поверенная, почти невеста Лоранса.
— Ну, что это!.. Ах, понял!.. Нет, постойте!
— Нет еще, я знаю, что она высока ростом, красавица…
— И совсем белокурая?
— Нет, у нее белая кожа и темные волосы, как сказал мне Лоранс.
— О, волосы! Им всегда можно придать любой цвет! Как ее зовут?
— Жанной.
— Это она! Вдова? Бездетна? Довольно богата? Ей от двадцати восьми до тридцати лет?
— Да, да, да! Все это я слышал от Лоранса.
— Ну, тогда это она, клянусь вам, что это она! И Лоранс не догадывается, что приятельница его незнакомки и есть его незнакомка, выдающая себя за умершую? Этот мальчик будет всегда наивен и скромен! О, это меняет все дело, смею вас уверить! Лоранс человек воображения. Когда он узнает правду, он снова полюбит ту, которую любил в романтических обстоятельствах. Он полюбит незнакомку и забудет Империа.
— И это будет тем лучше для него, для нее, для Империа и для всех вас.
— Совершенно верно! Следует предупредить мадам де Вальдер, что довольно притворяться и что она должна открыться Лорансу, потому что опасность близка, так как Империа возвратилась… Я еще нигде не заявлял о своем приезде. В провинциальных газетах имя мое не появлялось. Высадившись в Гавре два дня тому назад, я хотел доехать до Руана, не давая представлений по дороге. Я сделаю еще лучше: я проеду незаметно, пропущу Руан и отправлюсь играть как можно дальше. Вы ничего не скажете Лорансу о вашей встрече со мной, совсем не будете говорить обо мне, он может думать еще несколько месяцев, что я в Канаде… Постарайтесь, чтобы он женился на мадам де Вальдер через несколько недель, и все спасено.
— Тогда уезжайте поскорей: Лоранс может нагрянуть ко мне сюда, он часто здесь бывает. Он может оказаться здесь с минуты на минуту. Что бы вы тогда стали делать?
— Я сказал бы ему, что Империа осталась в Америке, где она замужем за миллионером.
— Но разве она не может сама явиться сюда? Вы же сказали мне, что ждете ее?
— Да, мы должны были остановиться здесь; я хотел навестить тут поблизости одного приятеля, который меня не ждет и не узнает потом, что я проезжал. Это решено, я поеду навстречу своей труппе, чтобы она не въезжала в этот город. Прощайте! Благодарю вас! Позвольте пожать вам руку и удрать поскорее.
— Возьмите в таком случае обратно свои деньги, — сказал я ему, — раз Лоранс не должен ничего знать о нашем свидании. Успеете еще рассчитаться с ним.
— Совершенно верно; еще раз прощайте!
— Разве вы не разрешите мне сопровождать вас? Признаюсь, мне страшно хочется взглянуть на Моранбуа, Леона…
— То есть на Империа? Хорошо, идемте, вы увидите их всех, но не говорите им о Лорансе.
— Это решено.
Я взял шляпу, и мы бросились оба на улицу. Белламар, заметив извозчичий двор, остановился и нанял там большой омнибус, который поспешно запрягли. Мы вскочили в него и отправились в Кодебек.