Перебежчик
Шрифт:
Вашингтон Фалконер считал себя человеком щедрым и добрым, и он хотел лишь ответной любви, но как часто вместо этого вызывал негодование.
– У солдат наверняка не возникнет искушения голосовать за Старбака, если им предложат хорошего командира одиннадцатой роты, - предположил Фалконер.
– И кого же, поведай мне, умоляю?
– Мокси.
Бёрд закатил глаза.
– Траслоу живьем его сожрет.
– Тогда заставь Траслоу подчиняться!
– Зачем? Он лучший солдат Легиона.
– Чепуха, - сказал Фалконер, но больше ему некого
– Скажи солдатам, что Старбак - предатель. Это должно охладить их пыл. Скажи, что его повесят еще до конца месяца, и скажи им, что сукин сын именно этого и заслуживает. А он и заслуживает! Ты чертовски прекрасно знаешь, что он убил беднягу Итана.
По мнению Бёрда, убийство Итана Ридли было лучшим, что сделал Старбак, но он придержал эту точку зрения.
– У тебя есть еще какие-нибудь приказы, Фалконер?
– спросил он.
– Будь готов выступить через час. Я хочу, чтобы солдаты хорошо выглядели. Мы пройдем по Ричмонду, помни об этом, так что давай устроим представление!
Бёрд вышел из палатки и закурил черуту. Бедняга Старбак, подумал он. Он ни на секунду не поверил в его вину, но ничего не мог поделать, а учитель, превратившийся в военного, уже давно решил, что не позволит тому, на что не может повлиять он, влиять на него. Но всё же, подумал он, происшествие со Старбаком его опечалило.
Но поразмыслив, Бёрд пришел к выводу, что трагедия Старбака, без сомнения, будет забыта на фоне большей беды, вызванной вторжением Макклелана.
Когда падет Ричмонд, Конфедерация протянет в своем неповиновении еще несколько месяцев, но утратив столицу и отрезанный от сталелитейного завода Тредегара, самого крупного и эффективного на всём Юге, мятеж едва ли выживет. Странно, подумал Бёрд, вышагивая вдоль рядов палаток бригады, но с момента начала восстания, когда пушки обстреляли Форт Самтер, прошел ровно год.
Всего год, и теперь Север кружил вокруг Ричмонда, как огромный закованный в броню кулак, готовый нанести удар. Гремели барабаны, приказы вымуштрованных сержантов разносились эхом по сырому лугу, бригада готовилась выступить.
Когда Легион Фалконера отправился в путь на юго-восток, туда, где в сражении должна была решиться судьба Америки, в первый раз за несколько недель выглянуло из-за облаков солнце.
Лейтенанту Гиллеспи удалось выманить из Старбака лишь одно признание в совершенном правонарушении, и обнаружив это слабое место, Гиллеспи продолжил работать над ним с отчаянным энтузиазмом.
Старбак признался в том, что продавал паспорта ради денег, и Гиллеспи ухватился за это.
– Вы признаете, что выписывали паспорта, не заверив личность?
– Мы все так делали.
– Зачем?
– Ради денег, конечно.
Гиллеспи, и без того бледный, теперь совершенно побелел, услышав признание в такой аморальности.
– То есть вы признаете, что брали взятки?
– Конечно, брал, - ответил Старбак. Он был слаб, как новорожденный
Несмотря на то, что погода улучшилась, его по-прежнему все время трясло, и он опасался лихорадки. День за днем продолжались допросы, и день за днем ему вливали внутрь мерзкое масло, и он окончательно потерял счет времени, проведенному в тюрьме.
Вопросы казались нескончаемыми, приступы рвоты и поноса скручивали его днем и ночью. Больно было глотать воду, больно было дышать. Больно было жить.
– Кто давал вам взятки?
– спросил Гиллеспи, поморщившись, когда Старбак сплюнул сгусток крови на пол. Ната усадили на стул - он слишком ослабел, чтобы стоять, а Гиллеспи не нравилось допрашивать валяющихся на полу людей. У стены, прислонившись к ней, стояли два охранника.
Они откровенно скучали. Разумеется, их мнения никто не спрашивал, да они и не возражали, но все же охранники считали, что ублюдок, хоть и северянин, невиновен. Но Гиллеспи с него всё не слезал:
– Кто?
– настойчиво повторил он.
– Да все подряд, черт возьми, - Старбак был вымотан до предела.
– Майор Бриджфорд как-то пришел с пачкой чистых паспортов, и...
– Чушь!
– резко перебил его Гиллеспи.
– Бриджфорд не из таких!
Старбак пожал плечами, показывая, что ему глубоко и бесповоротно плевать, из таких майор или не из таких. Бриджфорд был начальником военной полиции армии, и он действительно приволок Старбаку пачку незаполненных паспортов на подпись. В благодарность за оказанную услугу майор поставил ему на стол бутылку ржаного виски.
Заходили к нему и другие старшие офицеры и даже десяток, не меньше, конгрессменов, и все - за одной и той же услугой, не ограничиваясь, как правило, скромной бутылкой алкоголя. Старбак, по требованию Гиллеспи, назвал всех, кроме Бельведера Дилейни. Юрист был его другом и благодетелем, так что Старбак посчитал своим долгом защитить его.
– Куда вы дели деньги?
– спросил Гиллеспи.
– Спустил в "Джонни Уоршеме", - ответил Старбак. "Джонни Уоршемом" назывался крупнейший игорный притон города. Рассадник разгула и буйства с женщинами и музыкой. Охраняли его двое чернокожих, настолько крупных и мощных, что даже вооруженные военные полицейские не горели желанием с ними связываться.
Старбак и впрямь просадил в этом заведении часть денег, но большая часть была надежна спрятана в комнате Салли. Из опасения, что Гиллеспи отправится за девушкой, он не рассказал о тайнике.
– Сыграл пару раз, - добавил он.
– Хреновый из меня игрок в покер, - его прервал рвотный позыв, и он охнул, пытаясь восстановить дыхание. Последние несколько дней Гиллеспи не притрагивался к кротоновому маслу, но Старбака по-прежнему скручивала боль в животе.
На следующий день Гиллеспи беседовал с майором Александером, который, глядя на неутешительные результаты допросов, недовольно морщился.