Перед тобой земля
Шрифт:
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
24.08.1929
Кончилось рабочее время, и на берег, к пристани, явилась ватага русских. Это были веселые парни. Они явились в трусиках, с непокрытыми головами. Звонким смехом и шутками они разбили голубую стеклянную тишину предвечерья.
– Эй, братва, становись!.. Алешка, ты выходи первым... Ваня, отмерь дистанцию... Бери диск, Алешка...
Это были русские физкультурники.
Алешка, поджарый и длинный, в пестрых, черно-красных трусах, сделав выпад левой ногой, ревизовал прищуренным глазом требуемое расстояние и мускульным инстинктом рассчитывал силу броска. Каменная тарелка диска тяжелила его закинутую назад, напряженную в кисти
– Вали!..
Алешка свился в спираль, разогнулся мгновенной пружиной, врылся ногою в стопорящий ее песок, выбросившая энергию рука забыто медлила в воздухе - и взоры всех шли дугой, за коловращением летящего диска.
Туркмены не утерпели. Все, сколько их было на лодках, сохраняя медлительность в спешащих шагах, двинулись с пристани на берег, сгрудились толпою на почтительном расстоянии от игравших и увлеченными глазами стали следить за игрой. Каждый новый полет диска отражался быстрым, гудящим шепотом в их ораве. В лице Ходжи я заметил азарт. Плотный и коренастый Элки выдвигался вперед, улыбаясь как зачарованный. Выйдя несмело из круга туркмен, он вдруг решился, пробежал несколько шагов по направлению к игравшим, остановился, поднял руку...
– Агы... Давай мая брасат!.. Таварыш... Пазвалай мэн!..
Физкультурники озадаченно оглянулись, поняли, засмеялись.
– Вали, иди становись сюда... Давай ему диск... Вот будет потеха!.. Гляди, он нам покажет сейчас - за самую гору закинет...
Физкультурники подхватили Элки, повели его, расчистили ему место, подали ему диск.
– Стань! Вот так надо брать!
– Алешка наложил пальцы Элки на ребро диска.
– Вот... Теперь так, разверни плечо... Понял?.. Бросишь, когда скомандую.
– Понымал. Давай. Хады старана...
– Элки положил диск на землю, засучил широкие, синего полотна, штаны, нахлобучил поглубже тельпек, поднял диск, осмотрелся. Он был центром внимания.
Алешка принял важную позу:
– Ну... Готовься, как я говорил... Раз... Два... Вали!
Элки повернулся на месте, что было силы кинул диск, потерял равновесие... Диск взметнулся высоко над головой, пошел стороной, - быстрее, быстрее, - хлоп - и плюхнулся в море.
Неудержимый хохот покрыл хлюп воды. Хохотали неистово, сгибаясь и хлопая себя по коленям. Хохотали все - и русские, и туркмены. Туркмены хохотали громче и безостановочнее, со всхлипываньем, до слез, потирая ладони, закрывая лица руками... Элки смылся мгновенно. Никто бы не мог его сейчас обнаружить. Спортивная карьера его была окончена раз и навсегда...
...Я лежу на кошме, и темнота вокруг густа, как смола. Хаким ставит передо мною фонарь, ложится рядом со мной на живот, кладет перед фонарем листок бумаги и карандаш и говорит:
– Учи меня!
Каждый день, на пути из Баку, я учил его трудной русской грамоте. Хаким по-русски пишет ужасно, но он - пишет! И я диктую ему и исправляю его ошибки. Его узкоглазое, сосредоточенное лицо перед фонарем. Все остальное туловище, ноги и весь окружающий мир - в непроницаемой темноте. Только звезды еще существуют, но мы забываем и о них, и даже о плеске воды в наветренный борт забываем, потому что труден урок русской грамоты и потому что очень прилежен Хаким. Он жует карандаш, обдумывая, какие буквы он должен будет вывести, чтобы получилось слово "главный". "Ашхабад - это главный город Туркменистана". Вместо "главный" написано: "хлатни", но это не беда, и Хаким, конечно, добьется поездки в Москву для поступления на восточный факультет загадочной школы, которая называется "Вуз".
Милые туркмены! Я целый час потратил на объяснения.
25.08.1929
Мы трогательно прощались. Гуссейн вынес мои вещи на пристань. Командир лодки "Суринджа", пришвартованной к пристани с другой стороны, перетащил мои вещи к себе на палубу. С этого часа я становился его гостем: Ходжа-Кули познакомил его со мной. Ходжа-Кули сказал мне про него: "Дурды - савсым харош чылвек" - и позвал его к себе в лодку, и, когда старый Дурды Нияз, поглаживая черную бороду и освещая улыбкой глубокие морщины лица, взошел на палубу "Мусульманина", Ходжа-Кули, взяв меня под локоть, сказал мне:
– Дай мне руку.
Первое, что сделал Дурды, пожав мне руку, - он вынул из нагрудного кармана длиннополого серого халата серебряные часы и показал их мне, нажав пружинку. Я прочел на откинутой крышке: "За усердие на трудовом фронте от ТУР ЦИАКа - Дурды Софи Гели Ниязову. 1927 год".
Дурды улыбнулся с достоинством и молча положил часы в карман.
"Мусульманин" готов к отходу и не отходит только потому, что Элки не достал хлеба. Закрыты хлебные лавки. Между 3 и 4 дня Элки купил хлеб, я добываю еще 3 с половиной фунта сахару, фунт оставляю себе. В начале 5-го все на борту "Мусульманина", обмениваюсь с туркменами адресами, мне все по очереди жмут руку и ровно в 5 выбирают якорь. Машут руками...
Ходжа, стоявший у руля, снимает шапку, делает мне несколько взмахов. Судно ушло совсем далеко. Вдруг вижу, кто-то лезет на мачту. Влез, снял флаг, машет им мне, потом по вантам спускается вниз.
Пытливого человека не обескураживают временные неудачи. Томительно тянется время на берегу в ожидании нового рейса. Но для литератора это уйма возможностей для наблюдений, изучения местных обычаев, языков, фольклора. И постепенно появляются в дневнике новые записи. Какую же добрую службу сослужат они писателю позднее!
И дело не только в рельефных зарисовках плавания по Каспию. Ценность для наших современников представляет свидетельство очевидца и о Красноводске - старом и юном городе, сегодняшний облик которого показался бы неузнаваемым путешественнику двадцатых годов.
Итак, на туркменской лодке "Суринджа" появился новый матрос. Перед отходом из Красноводска новичка предупреждали о многих трудностях, с которыми он столкнется в море, а самого капитана охарактеризовали как угрюмого контрабандиста. Но на поверку все вышло иначе. Трудности с лихвой окупились знакомством с замечательным человеком.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
26.08.1929
Лодка принадлежит Ниязу Дурды. Берет груза 1800 пудов. Из Красноводска в Куули зафрахтована Сольсиндикатом.
Снялись с якоря, пошли 2-мя галсами к 17-й пристани - последней на краю города с востока. Пили чай. Отшвартовались. Пришли рабочие-грузчики туркмены и персы. Погрузка кирпичей - 3000 штук. Я недолго писал, потом забрался в трюм, выкладывал кирпичи. Работал часа 4. Малым ветерком, помогая веслом, пошли к 9-й пристани грузить ячмень. Я пошел в город, в прачечную. Прачечная - гордость Красноводска. Организована 2 месяца назад коллективом безработных при бирже труда, работает хорошо, вода из опреснителя. Ведро стоит 4 копейки. 8 рабочих. Стирка дешевая: 35 копеек белые брюки, 20 копеек рубашка. Обстирывает всю железную дорогу, - постельное белье от Москвы до Красноводска. "Убивает частника и проституцию". Скоро разрастется: берет 2-й дом, хочет устроить вторую прачечную для больницы и мастерские починки и чистки.