Перед тобой земля

Лукницкая Вера

Без даты

Дорогой Осип Эмильевич!

Все мы, ленинградские поэты, объединяемые Секцией поэтом ВССП, были свидетелями той, печальной памяти, истории, которая в свое время вызвала справедливое Ваше негодование и следствием которой был Ваш уход из литературы. В то время мы не смели просить Вас не делать этого шага, потому что и сами в полной мере разделяли Ваше негодование. Все мы, однако, остро ощущали Ваше молчание. Молчание одного из лучших поэтов СССР в эпоху напряжения всех творческих сил страны не может не отразиться на самой советской поэзии,

не может не обеднить ее.

Мы полагаем, что в реконструктивный период страны каждый гражданин СССР должен преодолеть всю личную боль, нанесенную ему тем или иным фактором, и во имя Коммунистической революции все свои силы отдать творческой, созидательной работе.

Узнав о Вашем возвращении в Ленинград, мы обращаемся к Вам с призывом вернуться в ряды тех, кто своим творчеством строит Советскую поэзию. Не потому, что мы или Вы забыли о причинах, побудивших Вас выйти из этих рядов, а потому, что Советская Поэзия нуждается в Вас.

С товарищеским приветом.

Председатель Бюро Секции поэтом ВССП

Секретарь Бюро Секции поэтов ВССП

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

18.06.1929, Москва

...В 10 часов вечера я у О. Э. и Н. Я. Мандельштам, в квартире брата О. Э., в Москве, около Маросейки. О. Э.
– в ужасном состоянии, ненавидит всех окружающих, озлоблен страшно, без копейки денег и без всякой возможности их достать, голодает в буквальном смысле слова. Он живет отдельно от Н. Я. В общежитии ЦКУБУ, денег не платит, за ним долг растет, не сегодня-завтра его выселят. Оброс щетиной бороды, нервен, вспыльчив и раздражен. Говорить ни о чем, кроме своей истории, не может. Считает всех писателей врагами. Утверждает, что навсегда ушел из литературы, не напишет больше ни одной строки, разорвал все уже заключенные договоры с издательствами. Хочет уехать в Эривань, где его обещали устроить на какую-то должность. Но на отъезд в Эривань нужны деньги, взять их решительно негде. О. Э. выдумывает безумные планы доставанья этих денег - планы совершенно мифические и, конечно, неосуществимые.

Ушел вместе с О. Э. около часу ночи. Вместе ехали в трамвае до Николо-Песковского. Он в отчаянье говорил, что его после часа ночи не пустят в общежитие...

О. Э. произвел на меня тягостнейшее впечатление. Надо, необходимо что-то сделать. Но что сделать? Что можно сделать, когда такая, т а к а я, животная косность! И потом, кто авторитетный, имеющий вес, может загореться, может взорвать броню, сковавшую все, связанное с мандельштамовской историей? Конечно, никто!

19.06.1929, О Б. Пастернаке

Громадное лицо, из глыб, умные, большие какие-то - с зеленым - глаза. Чудесное отношение ко мне. Долгий, интересный разговор. Передал ему фотографию АА с ее подписью...

Много говорили о Мандельштаме... Пастернак сказал, что чувствует себя немного виноватым, потому что был в конфликтной комиссии, обещав Мандельштаму не быть там, и потому, что говорил не так, как ожидал Мандельштам...

Просил меня подарить книжку моих стихов. Я не дал, сказав, что очень плохая, но обещал прислать вместо нее

новую хотя бы в рукописи. Пастернак обещал прислать "Поверх барьеров". Б. Л.: "Все меня ругают за переделку ее!"

Ушел от Пастернака в 8... Да, громкий голос, порывист, точен в формулировках, но без всякого пафоса - очень прост в обращении.

9 часов вечера, У П.Антокольского

Разговоры о литературе, о поэзии, о Тихонове, о Тынянове, Каверине. О его новой книге (собрание). Читал им мои стихи, по просьбе Павла Григорьевича. Пришел С. Марков, тоже читал стихи. Чай с конфетами. Антокольские предпочитают акмеистические стихи другим. Жена в половине двенадцатого ушла на репетицию. В 12 вышли вместе: Антокольский, Марков, я.

Антокольский мне нравится, живой, быстрый в движениях, энергичный.

АНТОКОЛЬСКОМУ

26.06.1929

Многоуважаемый Павел Григорьевич!

Очень сожалею, что не удалось еще раз повидать Вас перед отъездом из Москвы.

Передал Ваш поклон Тихонову. Он четыре дня бродил по болотам в районе Васкелова и Токсова. Собирается на Кавказ. Тынянова повидать не пришлось: он уехал на месяц в Кисловодск. Просьбу Вашу о пьесе для театра Вахтангова я передал его жене. Она обещала передать ее Ю. Н. в письме.

С большим удовольствием вспоминаю вечер, проведенный у вас в Москве.

Целую руку Зое Константиновне.

Преданный Вам П. Лукницкий.

ИЗ ПИСЕМ РОДИТЕЛЯМ

15. 07. 1929

...Путешествую прекрасно. Сейчас в Цее, позавчера был на леднике, в Кассарском ущелье встретил Вс. Рождественского. В Цею пришли Тихонов и Эрлих. Завтра уходим в Дигорию на неделю, берем осла, проводника, будем идти дней семь и придем в Грузию. В Дигории интересные древности. В Кутаиси предполагаю быть в конце июля, оттуда ехать во Баку и на Каспийское море...

17.08.1929

... Уехал в Сухум, чтоб оттуда совершить перелет на самолете в Баку. В Сухуме я сразу же взял билет на аэроплан на 11-е или 12-е и ждал места в самолете - место очень трудно получить, т. к. самолеты летят в Сочи переполненными. Надо приходить на аэродром к посадке, т. е. в 5 час. утра и только тогда, когда самолет подходит, выясняется, есть место или нет. Телеграф в Сочи работает отвратительно. Чтоб не таскаться из города на аэродром, я поселился, с разрешения начальствующих лиц, на самом аэродроме вернее, на деревянной трибуне ипподрома. Спал под открытым небом.

12-го утром пришел переполненный самолет "К-217". "К" - значит "Калинин": 5-местные кабины, очень быстроходные аппараты, но несколько медленно берущие подъем. Из Кутаиси было сообщение, что там ураган и что Сурамский перевал закрыт туманом. Поэтому "К-217" остался в Сухуме ждать хорошей погоды. Два пассажира вышли в Сухуме, осталось одно свободное место (через перевал "К-217" берет максимум 4, а не 5 человек, за счет груза бензина). Часов в 11 - сообщение, что перевал открылся, и мы решили лететь, не снижаясь в Кутаиси, - прямо до Тифлиса.