Переходники и другие тревожные истории

Швайцер Даррелл

— Не знаю, папа. Похоже, что это… не моё место.

— Это твой дом, сынок. Конечно же, это твоё место. А теперь иди наверх.

— Нет. — Он развернулся и сбежал остаток пути вниз по ступеням, налетел на парадную дверь, его пальцы неистово задёргали цепочку и замок. Джейсон произнёс вслух, голосом, который не принадлежал ребёнку: «Нет, этого не может быть».

Потом он очутился снаружи, мчался во тьме по знакомой улице и, казалось, что-то спадает с его разума и он яснее мыслит и вспоминает, и становится кем-то другим, и память меняется местами с реальностью.

Внезапно настало утро и Джейсон уже не бежал, а всего лишь быстро шёл, поглядывая на часы и опасаясь опоздать

на свой поезд. Он был одет в деловой костюм и нёс портфель. Бизнесмены с портфелями торопливо поднимались по деревянным ступеням на вокзальную платформу.

Пока Джейсон ждал среди пассажиров и, пока проводник называл знакомые остановки, он как бы всплывал из неких глубин, подобно ныряльщику, поднимающемуся к свету солнца со дна глубокого пруда. Он сделал пересадку в Филадельфии, на Тридцатой улице и вскоре за окном замелькали унылые пейзажи Нью-Джерси. Потом он снова увидел Нью-Йорк и вид знакомых сине-зелёных башен Манхэттена, высящихся над усыпанными постройками холмами, незадолго перед тем, как поезд нырнул под землю.

В тот день Джейсон отправился на работу, но успел немного. В уме у него царила неразбериха переменчивых впечатлений и воспоминаний, которые не были воспоминаниями, складывающихся в вопрос: «что из этого действительно произошло?» На какое-то время принесла успокоение мысль, что ничего из этого, включая ограбление, вообще не было, что это только дурной сон, всего лишь фантазия. Но, в то же время, Джейсон ощущал странную новизну всего вокруг — агентства, других сотрудников, ресторана, куда ходил обедать. Было так, словно он не подходил сюда и каким-то образом угодил в чужую жизнь.

Что из этого действительно произошло?

Разумеется, он понимал, что всё-таки до этого докопается. Этим вечером он задерживался так долго, как мог, бродя по ночным улицам, даже при том, что часто опасался это делать, пытаясь оттянуть финальный миг разоблачения и подтверждения.

Но, в конце концов, Джейсон вернулся в свою квартиру и увидел остатки всего, что держало его в этом доме, в этой комнате — растоптанные книги и одежду, разорванные постеры, поломанные самолётики.

Он не мог заплакать. Он уже вышел за пределы всего подобного. Казалось, рыдал кто-то другой, давным-давно. Теперь всё, что ему оставалось, это сесть за чертёжный стол, вставить в зажим новый лист бумаги и начать рисовать.

Мелькнула мысль нарисовать грабителей и передать результат в полицию. Он достаточно ясно разглядел их обоих.

Но это было мысль чужая, навязанная, и он выкинул её из головы.

За окном грохотал поезд.

Джейсон вновь изображал свою комнату, свою комнату в старом доме, вновь восстанавливая каждую деталь. Он работал в отчаянной спешке, словно истекало время, ускользал последний шанс.

Он сидел, босой, в синих джинсах и университетской футболке, посреди разорённой квартиры в странном и пугающем месте, вспоминая, вспоминая, пока внутри него кто-то умирал, кто-то, бывший только смутно знакомым незнакомцем, кто-то, кто в последний раз выкрикнул: «нет, этого не может быть».

Зазвонил телефон.

Адские пенни

Я снова встретил Джима Боуэна в первый раз за десять лет в филадельфийском баре «Возрождённые Пятидесятые». Это было такое место, где по стенам висят афиши с Джеймсом Дином, Мэрилин Монро и Элвисом, официанты, в основном, тоже с причёсками а-ля Элвис, стиль внутреннего интерьера можно описать лишь как арт-тако

и, само собой, танцпол. Знак на входе сообщал: «ЖГИ, ПОКА НЕ РУХНЕШЬ».

Это было не в стиле Джимбо, но он тут находился. Я позвал его к моему столику. Он поднял глаза, видимо, сначала не признав меня, а затем сполз с барной табуретки, сжимая стакан, не шатаясь, как пьяный, но, эээ, тщательно вышагивая. Это тоже было не в его стиле.

— Ты изменился, — заметил я.

— Ну, мне сорок три, детка. Тебе всё ещё можно сказать, что, надеюсь, ты всё-таки станешь клёвым романистом. А я уже начал скатываться к старости. Ещё немного и я стану достаточно дряхлым, чтобы сниматься в массовке «Ночи Возвращения Мстительных Живых Мертвецов, часть вторая».

Я понимал, что он, как выражаемся мы, литераторы, был навеселе.

— Это непохоже на тебя.

— По крайней мере, это одержимость взрослого. — Он кивнул на свой стакан.

Я глянул на картинку с Роем Роджерсом и Триггером [28] , на стене позади него.

— И что ты это так беспокоишься насчёт того, чтобы скоропостижно повзрослеть?

— Ты помнишь, что я говорил раньше, детка? В американском обществе мы остаёмся подростками, пока нам не выпишут бифокальные очки. Ну, у меня контактные линзы, но срок настал, как неизбежно и следовало. Думаю, вот почему я и пришёл сюда. — Он поднял стакан и одним пальцем указал на Джимми Дина, затем на Элвиса. — Это место — усыпальница утраченной юности. Оно напоминает нам, что время проходит.

28

Рой Роджерс — американский актёр, ковбой и певец, хозяин Триггера — жеребца окраса паломино, прославившегося многочисленными съёмками в американских вестернах.

— Джимбо, старина, ты дьявольски мрачен.

— Ну, какого чёрта, у меня есть полное право быть мрачным. Иногда я даже вспоминаю Джо Айзенберга…

— Это мультипликатор… он умер?

— Ну да. Он пришёл уже после тебя. К тому времени ты переметнулся в литературу.

— Однажды я встретился с ним в твоём офисе, — добавил я. — Вдобавок, хоть я и перестал писать для андеграундных комиксов, но всё ещё их читал, по крайней мере те, что издавал ты. Я обожал вещи Айзенберга. Так же эксцентрично, как у С. Клэя Уилсона [29] , мог рисовать только он. Особенно хорошо я помню серию с перевёрнутыми лицами, того парня с пришитым носом, что засунул в ноздри затычки с маленькими распятиями и заголовок: «Чертовски неудобно, но это точно остановит соплевампиров». Классно, остроумно, сделано со вкусом…

29

Стив Клэй Уилсон, более известный как С. Клей Уилсон — американский андеграундный мультипликатор и центральная фигура в андеграундном течении комиксов.

— Но он так и не вырос, и эта навязчивая инфантильность его и убила.

— Я никогда точно не знал, как он умер.

Джим вернулся к стойке за ещё одной порцией. У меня было предчувствие, что мне понадобится предлог ещё немного задержаться, поэтому я подозвал официантку и заказал коктейль «Развратная мулатка» и Вангадангбургер.

Мой друг вернулся, опять сел и несколько минут пил в молчании, а потом, наконец, сказал: — Полагаю, я готов к этому. Я вполне могу рассказать тебе всю историю. Ты не обязан верить ни одному её слову, но выслушай. Может, ты частично используешь это в книге.