Перехватчики
Шрифт:
— Оно бы не помешало, — Варвара Васильевна еще раз посмотрела на промерзший угол, потом на меня. — Коврами надо обзаводиться. Практичная вещь для нашей армейской кочевой жизни. Скатал в трубку — и поезжай хоть на край света. А на стену повесил и закрыл все щели, всю неустроенность. Тепло и уютно.
Они, уже одетые и закутанные в платки, еще добрых полчаса пробыли у нас, обсуждая вопросы, связанные с постройкой клуба. В конце концов пришли к выводу, что о строительстве нужно
— Так приходи, — снова шепнула Люсе Истомина на прощание. — Вместе лучше коротать время. Только запасайся анекдотами.
ВОЖЖИ ЛЕТЧИКА
— Леша, проснись! Ты слышишь?
Голос раздавался как будто из-под земли. Я открыл глаза и увидел Люсю. Она сидела, привалившись к спинке тахты, свесив маленькие босые ноги. В призрачном свете от снега, который лежал за окном, ее лицо с глазами, окаймленными синевой, казалось худым и измученным.
— Что-нибудь случилось? — я вскочил на ноги и включил свет.
— Ошиблись мы, — Люсины губы тронула растерянная улыбка, но тотчас же она свела брови и поморщилась. — Пришло время.
— Ты это чувствуешь?
— Еще как.
Я оделся быстрее, чем по тревоге, и выбежал на улицу.
Ветер стих, и стало теплее. Во многих домах уже горел свет. С аэродрома доносилось приглушенное тарахтение снегоочистителей, отдельные возгласы людей, шипение сжатого воздуха, лязг металла, глухой шум топливо-заправочных насосов. Техники готовили самолеты к предстоящим полетам.
Врач Александрович к моему сообщению отнесся спокойнее, чем я думал. Он даже не захотел идти к нам и обследовать Людмилу.
— Везите ее, дружок, в родильный дом. И не волнуйтесь. До того как у нее начнутся настоящие схватки, еще далеко.
— Но откуда вам знать? Она так морщится. Ей очень больно.
— Она будет орать во всю ивановскую, а не морщиться. — Доктор позвонил в автобазу и попросил, чтобы подъехала санитарная машина.
— Пусть полегоньку собирается, и не спеша везите ее. За полчаса доберетесь.
Но до села, в котором находился родильный дом, мы добрались скорее. Дорогой Люся держала себя стойко. Только время от времени крепко сжимала мою руку и чуть выгибалась. Я очень переживал за нее, и она меня успокаивала, говорила, что все идет своим чередом.
В перерывах между схватками Люся давала всевозможные советы и наставления. Говорила, где что лежит из белья, какие вещи надо будет потом принести в роддом. Белье для младенца у нее было уже давно припасено. Я, помню, этому очень удивился, а она, улыбнувшись, сказала тогда:
— У тебя всегда наготове чемоданчик с личными вещами
Возвратив мне Люсины пальто, костюм и валенки, старая няня покачала головой:
— Помучиться ей, конечно, придется. Тазик у нее уж больно узок, как у девочки.
— И долго все это?
— А кто ж знает? Может, два часа, а может, двое суток. Одному богу известно, милок. Позванивай. Скажут, что и как. Да ты, голубок, не бойся. Чего нос-то повесил? Обойдется.
— А вдруг?
— Не говори так. Я уже здесь не один год работаю. А всё у всех было в аккурате. Акушерка у нас знающая и с образованием.
Вернувшись домой, я прежде всего справился по телефону, как Люся себя чувствует.
— Как и подобает роженицам, — ответили мне и просили часто не звонить. Тогда я взял шлемофон и пошел на аэродром.
Темно-серое, обложенное мутной наволокой небо задерживало рассвет. Но такая погода нам как раз и была нужна для отработки пробивания облаков с заходом и расчетом на посадку по приборам.
Ожидая, когда вернется с разведки руководитель полетов (из-за возможного ухудшения погоды полеты решили начать раньше), летчики сидели в вагончике около печки и тихо беседовали между собой.
На носу было восьмое марта, а поэтому речь шла о том, как провести этот день, какие купить подарки.
— Может, сорвемся в город? — предложил Лобанов своему закадычному другу. — Для желающих дают автобус. У меня там есть на примете одно местечко. Девочки такие, что пальчики оближешь.
Шатунов не ответил. Он все думал и думал о чем-то, глядя в одну точку. И это взбесило Лобанова.
— Да брось ты сохнуть по ней! Умершего к жизни не вернешь. Да и не любит она тебя.
— Знаю, — Михаил насупился.
— Ну так какого же черта! Встряхнуться надо. Посмотреть на других. А ты сидишь, как сурок в норе.
Лобанов достал ножичек и начал полировать ногти, напевая под нос:
— Как много девушек хороших, Как много ласковых имен…
Это была любимая песня Лобанова, и он всегда мурлыкал ее, если разговор шел о девушках.
— Лобанов прав, — сказал я. — А клин вышибают клином.
— Ладно, посмотрим, — Михаил махнул рукой, словно хотел отогнать кого-то, — в город мне так и так нужно.
Пришел врач. Через открытую дверь, как на экране цветного кино, показалась панорама ночного аэродрома. Перспектива и воздух на ней отсутствовали, но благодаря разноцветным огням были отчетливо видны взлетно-посадочные полосы, и рулежные дорожки, и линии подхода и ограничения, и стартовый командный пункт.