Перехватчики
Шрифт:
Потом пришли строем, как прекрасные витязи из пушкинской сказки, солдаты во главе с морскими дядьками-старшинами, и все стали строиться по эскадрильям, на ходу поправляя погоны, ремни, ордена.
Был торжественный митинг. Сначала выступил замполит, потом Лобанов — он всегда выступал в торжественных случаях, а после спрашивал: «Ну, как у меня получилось? Верно, неплохо?» — и тыкал в бок: — «Вот, брат, как надо!» После Лобанова слово попросил младший лейтенант Герасимов и наконец старший сержант сверхсрочной службы
Смысл их речей до меня почти не доходил, знаю только об одном: они говорили о дне Первого мая и о задачах, которые поставил в своем праздничном приказе Министр обороны СССР.
— Неустанно повышать бдительность и боевую готовность, держать на должном уровне обороноспособность страны — вот главная наша заповедь, — говорил Лерман.
Я все ждал, когда дадут слово начальнику штаба. И вот наконец он вышел и развернул бумагу. Приказ из дивизии.
Сердце билось редкими гулкими ударами. Как-то к этому отнесутся товарищи?.. Названо несколько фамилий, моей среди них пока нет. Кого-то назначили заместителем командира полка полетной подготовке. Я даже не расслышал фамилию. Наконец начальник штаба стал называть фамилии новых командиров звеньев.
— Старший лейтенант Простин, — прочитал он и посмотрел в мою сторону. Все тоже посмотрели. Стоявший рядом Шатунов локтем толкнул меня в бок:
— Поздравляю, старик.
Я ничего не ответил. Отнялся язык.
События разворачивались с неимоверной быстротой. На другой день меня вызвал к себе командир полка и сказал:
— На базе техники соседнего полка дивизия проводит методические сборы командиров звеньев. Оформляйте документы и поезжайте.
— Когда я должен быть там?
— Завтра.
Узнав об этом, Люся расстроилась. Я убеждал жену, что мне нелегко уезжать, но служба требует. Я говорил и не верил своим словам. Мое сердце было уже там, где должны собраться на учебу молодые командиры звеньев.
— Ты ведешь себя со мной как с маленькой. Я ведь понимаю. И очень рада за тебя, — сказала Люся. — Только прошу тебя, мой командир звена, будь осторожнее. Помни, у тебя семья. — Она разлохматила мне волосы и покачала головой. — И совсем ты не похож на командира. Уж хоть бы усы завел, как Лобанов. Только у тебя зеленые будут. Лучше не надо.
Была и еще причина, почему я спешил хотя бы на время уехать из полка, — это мои вконец разладившиеся отношения с Лобановым.
После построения, где был зачитан приказ из дивизии, товарищи подходили ко мне и поздравляли с новым назначением, были рады за меня, говорили какие-то приятные слова, немножко шутили, называли своим наставником. А Семенихин, пожав мою руку, прямо сказал:
— Теперь вы должны быть образцом не только для экипажа, но и для всего звена. Надеюсь в скором времени услышать, что ваше звено объявлено отличным.
— Постараюсь, — сказал я, испытывая радостное чувство
Но эту радость омрачил Лобанов. Он тоже подошел и с усмешечкой протянул руку.
Я думал, что он перестал дуться на меня за критику, и с удовольствием сжал ему крепкую ладонь.
— Спасибо тебе, — не выпуская моей, сказал он. — Подсидел все-таки. Герой!
До моего сознания не сразу дошли его слова, а потом, когда их смысл стал ясным, я вдруг почувствовал, как катастрофически краснею.
Он поморщился:
— О, да ты еще можешь стыдиться. Я повернулся к нему боком:
— Так думать глупо.
— Зачем же ты думаешь? — живо спросил он. — Или совесть заела?
Да, мне было немного совестно. Я помнил тот день, когда Истомин забрал из строевого отдела документы на Лобанова, подготовленные к отсылке в дивизию, вместо них чуть позднее были посланы мои. Мне об этом рассказал по секрету писарь строевого отдела. Нет, я не стал бы выступать на собрании, если бы знал, что так получится. Но теперь об этом можно было только сожалеть.
— Ты извини, но так думать… Я не хотел, я не знал… — лепетал я, чувствуя себя виноватым. Это подлило масла в огонь.
— А, брось! Скажи, решил выслужиться, мой командир звена, — в последние слова он постарался вложить как можно больше яду. — Ну, ну, продолжай в том же духе и далеко пойдешь. — Он приложил руку к козырьку и громко щелкнул каблуками. Со стороны, наверно, все выглядело очень трогательно. Товарищ поздравляет товарища с повышением в должности.
Тогда я так и не нашелся, что ответить Лобанову, а потом жалел, что не сумел отбрить его хорошенько. Нужные слова всегда приходят потом.
Жить с Лобановым в одной квартире, встречаться в коридоре, на кухне, в ванной стало в тягость.
«А в отдалении улягутся страсти, все сгладится», — думал я, уезжая на сборы.
На пристань проводить меня пришли Мокрушин и Брякин. Брякин взял из рук у Люси дочку и стал строить ей рожицы, щелкать языком.
— Вот учись, как надо заниматься с ребенком, — сказала мне Люся с улыбкой. — Будет идеальным папашей. — А потом обратилась к нему: — Что Майя пишет?
Брякин нахмурился и передал девочку, в глаза он старался не смотреть. Люся повторила вопрос, не замечая его недовольства.
— Не знаю.
— Разве вы не переписываетесь?
— У них крупные разногласия, — сказал Мокрушин.
— Опять! — всплеснула руками Люся. Она уже однажды мирила Брякина с Майей. — И что вы делите?
— Брякин после демобилизации хочет ехать на целину. И ее зовет, а она отказывается.
Люся вздохнула:
— Я, может, тоже не хотела бы жить в нашем «лесном гарнизоне». А приходится. Жить надо там, где мы нужней. Ты правильно решил, Толя. И я ей напишу. Я заставлю ее покраснеть.