Перехватчики
Шрифт:
Что за чертовщина! Все пожимали плечами. Уж в самом деле, не превратился ли он в невидимку?
А что же оказалось? Косичкин перепутал аэродромы и сел к соседям, базировавшимся в нескольких километрах от нас.
Послышались резкие удары в баллон.
— Химическая тревога! Химическая тревога! — трагическим голосом сообщил по радио Горохов — наш начхим.
Теперь уж ничего не поделаешь. Нужно было надевать противогазы, если не хочешь иметь неприятность от начальства.
И вдруг мне пришло в голову, что вместо шашек и взрывпакетов
Разведчики из дозоров, расположенных около КП и ближнего и дальнего стартов, выехали на машинах на свои объекты. Им нужно было определить уровень радиации, степень зараженности материальной части, оружия и личного состава. Там и тут появились квадраты на железных штырях с нарисованными на них треугольниками. Разведчики быстро писали на них, какого уровня достигла радиация, и тотчас же сообщали об этом по радио на КП.
В своих одеждах и противогазах они были похожи на гостей из космоса. Усиленная жестикуляция и только изредка глухой голос старшего усугубляли это впечатление.
— В районе дальнего старта и взлетно-посадочной полосы обнаружены радиоактивные вещества, — вещали репродукторы на стоянке. — Уровень радиации ноль целых пять десятых рентгена в час.
На нашей стоянке уровень радиации достиг семидесяти пяти рентген. Истомин в это время был у командира полка, получал, как полушутя, полусерьезно у нас говорят, ЦУ — ценные указания.
Истомину немедленно поднять самолеты в воздух, а технический состав вывести из зараженного участка на машинах — таков был приказ командира, — Александровичу со своими санитарными носильщиками выехать в район сбора пораженных и на месте оказать первую помощь пострадавшим.
Дежурный передал по селектору точное время и барометрическое давление — это для летчиков, которые должны были подняться в воздух.
Прибежал Лобанов. Он уже успел надеть защитные чулки и противогаз и теперь ничем не отличался от остальных. Но разговора с Истоминым ему не удалось избежать. Поставив перед нами задачу уничтожить в воздухе самолеты противника, он подошел к Лобанову:
— Почему опоздали, старший лейтенант?
— Забыл противогаз, товарищ майор. Пришлось возвращаться с полдороги.
Мы переглянулись с Шатуновым. Лобанов врал, не моргнув глазом.
Истомин, кажется, ему не поверил.
— Потом схватило живот ненадолго, — продолжал врать Лобанов, смело глядя сквозь стекла противогаза в суровые глаза командира.
— Ладно, мы еще вернемся к этому, а сейчас всем по самолетам и — запуск, — по старой привычке он крутанул в воздухе рукой.
Мы
— Сейчас же закрыть фонари! — командовал бегавший у самолетов Одинцов. Старший инженер был ярым врагом условностей, знал, что такая мелочь может привлечь самолеты противника.
Мокрушин приложил руку к маске противогаза и стал докладывать о готовности машины к полету. Помог мне снять на приставной лесенке защитные чулки. В кабине я надел шлем, потом, затаив дыхание, стащил противогаз и сразу же, чтобы не наглотаться «газа», подтянул к подбородку кислородную маску. Теперь я дышал кислородом от бортового баллона.
Мокрушин принял у меня противогаз и быстро захлопнул фонарь. Я тотчас же загерметизировался, помигал огнями АНО — это чтобы механик убрал из-под колес колодки.
Днем солнце как-то еще укрывало нас в воздухе от врага. А теперь, уйдя за горизонт, оно нам мешало. Штурман наведения это знал. Он загнал меня в «темный угол» и оттуда наводил на цель. Так было больше шансов, что противник не увидит мой самолет раньше времени.
Но цель была скоростной, и поразить ее в условиях ночи представлялось непростым делом. Вот уже и горючее из подвесных баков выработалось, а я все шел и шел вперед, посылаемый нашим штурманом наведения. Где-то внизу, в далекой черной глубине, проносились залитые светом города. По улицам, вероятно, бродили толпы людей. Может быть, кто-нибудь услышал рокот моей машины и посмотрел в ночное небо, пытаясь представить, как это там, в темноте, летит человек, какой он собой, о чем думает. И не страшно ему, безумцу. Так и я почему-то думал раньше, глядя на движущиеся среди звезд огоньки.
По сейчас нельзя было предаваться посторонним мыслям. Я должен был помнить о командах, которые подавал Сливко, сидевший в эту минуту под землей, в нескольких сотнях километров отсюда. Сложная обстановка не испугала майора, не вызвала нервозности, которая обязательно бы передалась в воздух. Нет, он был спокоен и уверен в своих силах и этой уверенностью заразил меня и других летчиков, которые выполняли перехват. Он знал наши сильные и слабые стороны, знал, кто на что способен. Мы сработались с ним, как срабатываются люди, выполняющие одно дело.
Самолет вошел в полосу болтанки. Меня стало раскачивать из стороны в сторону. Заметались по циферблатам стрелки навигационных приборов. Ощущение такое, как будто я один в утлой лодчонке среди разбушевавшегося океана. Крепко сжал ручку, чтобы не вырвалась, делал короткие отвороты, но курса не менял.
Через сорок минут я подошел к рубежу передачи управления. Дальше наведение должен был взять на себя КП, расположенный на пути следования противника.
Сливко сообщил незнакомому собрату местонахождение моего истребителя и цели, высоту и скорость полета обоих самолетов.