Переиграть войну! Пенталогия

Рыбаков Артем Олегович

– Тут только светлое, Фриц, – предупредил гауптман. – Неплохое, надо признать. Ты давно из Европы, Фриц?

– Нет, только что прилетел, – машинально ответил майор, изучая меню. – Что? А как ты узнал?

– Все просто, Фриц, – такие довольные веселые лица тут либо у тех, кто отсюда уезжает, либо у людей, большевиков ближе сотни километров не видевших.

– Что за декаданс, старый друг? Насколько я знаю, мы бьем иванов по всему фронту!

– Да, так говорят. Но, Фриц, как ты думаешь, почему я сижу здесь, в Минске, а не в Ельне, где был все три проклятые недели до этого? – гауптман старался говорить тихо, отчего его голос был похож на шипение разъяренной змеи.

– И почему же? – майор уже не улыбался. – Почему же, Вернер?

– Да потому, что русские нас оттуда выбили. Понимаешь, Фриц? А от моей роты осталось четырнадцать человек. Четырнадцать!

Вначале все было весело, – Вернер перевел дыхание и отхлебнул из кружки. – Иваны как идиоты лезли напролом, а мы «охотились на уток». Ни разу они не поднимали в атаку больше батальона или двух. Если бы не их проклятая артиллерия… Ты не поверишь, Фриц, каждые два часа – обстрел. Мы уже начали радоваться атакам – тогда русские не стреляли… А потом все изменилось: сперва у нас в тылу стали появляться мелкие группы – пять, максимум десять человек. Больше мы по крайней мере не видели ни разу. Они не штурмовали наши окопы… О, нет! Они работали «камешком в ботинке»… Травили лошадей, убивали конюхов и водителей. Ну и офицеров… – гауптман потер иссеченную щеку. – Парни из «Райха» начали на них охоту… А они – на нас. Один эсэсовский лейтенант мне рассказал, что это – люди из ГПУ, или как там сейчас называется их тайная полиция? Фанатики. Эсэсманам ни разу не удалось взять никого из них в плен. Только тяжелораненых… – Он снова отхлебнул, а погрустневший майор спросил, воспользовавшись паузой:

– А что у вас с охранением? Как им удавалось просачиваться? Ведь посты, дозоры…

– Я тебе вот что скажу, Фриц, – голос гауптмана стал громче. – Если размазать дивизию на двадцать пять километров и не привозить ей снарядов – никакие дозоры не помогут, когда на нее три раза в день по два десятка танков прут! А на каждое орудие дают тоже по два десятка снарядов, но один раз! У меня солдаты горячей еды по три дня не видели, «железные» [168] жрали. Ты, Фриц, когда последний раз свой «железный» открывал, а? А я последнюю неделю только их и видел… – Вернер залпом допил свое пиво и сделал кельнеру знак принести еще.

168

«Неприкосновенный запас» (Eiserne Portion – «железный паек») вермахта представлял собой упакованный паек, который можно было использовать только по приказу командира подразделения, хотя часто он оказывался основной пищей в боевых условиях. Частям могли выдавать как полный, так и половинный паек. Большая часть составляющих пайка была в консервированном виде, кофе и сахар – в бумажных упаковках, все вместе запаковывалось в бумажный пакет, весящий вместе с упаковкой 825 г: Zwieback (твердые, тонкие «дважды прожаренные» сухари) – 250 г; консервированное мясо (Flieschkonserve) – 200 г; сушеные овощи (Gemuse) – 150 г; эрзацкофе (KaffeeErsatz) – 25 г; соль (Salz) – 25 г. «Половинный неприкосновенный запас» (Halbeiserne Portion) состоял только из сухарей и банки мясных консервов. Иногда неприкосновенный запас содержал дополнительное количество консервированного хлеба или сухарей. Для хранения сухарей и хлеба предназначалась маленькая льняная «сухарная сумка» (Zwiebackbeutel), переносившаяся в ранце, сухарной сумке, рюкзаке или седельной сумке. Два специальных компактных пайка были учреждены в 1943–1944 годах для выдачи частям, находящимся в непосредственном соприкосновении с противником. Большой боевой пакет (Grosskampfpacken) и пакет ближнего боя (Nahkampfpacken) укладывались в небольшую картонную коробку. Они состояли из «Zwieback» или другого сухого хлеба, плиток шоколада, фруктов, конфет и сигарет.

– Как же так? – майор, похоже, растерялся от такого напора.

– Мы зарвались, друг мой… Мы зарвались… Я прошел и Польшу, и Францию, но тут… Сект [169] не зря говорил… – Закончить свою мысль гауптман не успел – в пивную вбежал запыхавшийся унтерофицер:

– Гауптман Вольфиц, я вас повсюду ищу. Скорее, транспорт уходит через десять минут!

– Да, Кепке, спасибо! – Гауптман встал и, бросив на столик смятую купюру, надел фуражку: – Ты, Фриц, береги себя! – и быстро вышел из заведения.

169

Ханс фон Сект (правильнее Ханс фон Зект,нем. Hans von Seeckt,полное имя, нем. Johannes Friedrich Leopold von Seeckt,22

апреля 1866, Шлезвиг – 27 декабря 1936, Берлин) – германский военачальник и политический деятель.

Фактический создатель вермахта. Наибольшую славу Секту принесла его работа по организации рейхсвера Веймарской республики. По условиям Версальского договора его численность была ограничена 100 000 человек, так, чтобы он не мог противостоять намного большей по численности французской армии. Сект строил свою малочисленную армию как высокопрофессиональное ядро, вокруг которого впоследствии можно было бы развернуть армию нормальных размеров. Каждый рядовой рейхсвера готовился так, чтобы в будущем он мог стать унтерофицером или офицером.

Во внешней политике Сект был сторонником союза с СССР против Польши. Сект наладил близкие отношения с командованием Красной Армии, по договоренности с которым на территории РСФСР были созданы секретные учебные центры для подготовки кадров танковых войск и авиации (которые Германии запрещено было иметь). Поддерживал заключение Рапалльского договора. В 1926 году отправлен в отставку.

В 1930–1932 годах Сект был депутатом рейхстага от либеральнонационалистической Немецкой народной партии (Deutsche Volkspartei). Написал несколько книг. В 1934–1935 годах работал в Китае военным советником Чан Кайши, руководя подготовкой современной китайской армии. Умер 27 декабря 1936 года в Берлине.

* * *

Вечером двенадцатого Дымов позвал меня к командиру.

Саша сидел за столом, заваленным картами, трофейными документами и прочим штабным барахлом. В углу у рации, стоящей на табурете, на полу притулился Тотен.

– А, Тоха… Давай, рядом садись. – И, когда я устроился на табурете, продолжил: – Смотри, мы сейчас здесь, между Озерцами и Румоком. Давай прикидывать, куда и как послезавтра будем разбегаться. Да, кстати, тебе новички как? Может, стоит когонибудь оставить с нами?

– Это зависит от того, как уходить будем. Мишутанкиста я бы оставил – водилы хорошие нам нужны.

– А военврач? Вы вроде с ним кореша?

– Семена? Да, он человек полезный, но Зайцева без врача оставлять… У них же только санинструктор есть…

В комнату вошел Бродяга:

– Привет! Чего надумали?

– Ничего пока. Мы только начали извилинами шевелить, – ответил Фермер. – А у тебя есть чего?

– Ага, дали цифровые пароли для связников, так что по ним можно будет выходить.

– Ты что, с Центром связывался? – удивленно спросил я. – А как же радиомолчание?

– Да.

– А?.. – Наша рация мирно стояла в углу, и я никак не мог понять, как Саша мог связаться с Москвой.

– Не ломай голову! Я через канал Зайцева выходил. И его радиста. Почти полсотни километров отмахали.

Я вспомнил, что сегодня Бродягу не видел, и кусочки мозаики встали на свое место:

– Ребята, вы что, решили из Зайцева приманку сделать?

– Нет.

– Точно?

– А на фига нам тебя обманывать?

– Антон, ты пойми, мы совершенно не хотим старлея этого подставлять, но никто не может поручиться, что он приказ наш выполнит и на дно ляжет.

Резон в словах Бродяги был, я уже заметил, что Зайцев, что называется, себе на уме. А уж гонору у него было!

– Понятно… Тогда, наверное, возьмем Приходько с собой, командир. А то сбросят парня, как балласт. Или, что хуже, начнут из него подробности про нас выбивать. Как там было: «Вы все – потенциальные Герои Советского Союза…»

– Заметано, я там еще парочку дельных ребят присмотрел. Толк из них будет, – согласился командир.

– И от меня один, – добавил Бродяга.

– Итого – пять. Остальных передадим партизанам. Кстати, Шура, Зельц справки написал?

– Да. Все – как положено: штамп, подпись.

– Что за справки? – встрял в разговор Тотен, снимая наушники.

– Что не голытьба приблудная, Родину предавшая, а честные бойцы Красной Армии, попавшие в трудное положение. Мы десяток таких еще по дороге из лагеря, где Тоха «загорал», написали. Заодно Лешка в оперработе поднатаскался, на косвенных их истории проверяя, – в голосе Бродяги сквозила неприкрытая симпатия к молодому коллеге.

– Погодите с лирикой, – командир поманил всех к столу. – Алик, ничего нового не выяснил?

– Нет, Саша, в открытую – ничего нового.

– Ну и ладно! – И Фермер развернул еще одну карту, всю испещренную значками. – Это обстановка в районе трехдневной примерно давности, – припечатал он карту ладонью. – Тех фрицев, что на стационаре здесь, мы срисовали процентов на девяносто. Тех, что к фронту едут, – не больше чем на пятьдесят. Но тут уж ничего не поделаешь – сети у нас практически нет…