Переинкарнация
Шрифт:
– С тобой, – чуток поднажала я голосом. – Освежим, а потом вместе вернёмся домой. А то я там с тоски всех бобиков перекалечу.
– Кого? – брякнули хором Алесар с Вейтелом.
– Прислугу, – пояснил Тармени, пока я ещё чего не ляпнула. – Хорошо, подожди меня здесь. Не думаю, что сейчас ты сможешь мне оказать полноценную помощь, – отвесил приказ супруг и улетучился.
– Твоя покладистость, Кишагнин, и следование воле супруга может послужить примером для тысяч женщин, – неописуемо вежливо польстил
– Вот и молись мне почаще, – не заржавело за мной. – Напоминай, чтобы я чего не перепутала. А то начну учить женщин не тому, о чём вы все мечтаете. Тогда наплачетесь, тираны.
– Прямо, как в старые добрые времена, – с ностальгической ехидцей изрёк Алесар. – Когда ты была не богиней, а маленькой уродливой ядовитой злыдней.
– А что, нынче что-то изменилось?! – не удержала Джен под языком свои пять копеек, разоравшись в шалаше, как плебейка. – Ах да! Изменилось! Нынче, Сарг, ты уже не можешь намылить ей шею!
– Зато могу…, – начал тот.
– А я всем расскажу, как ты познакомился со своим обожаемым Кухом, – опередила я его угрозу.
Алесар так заржал, что у всех мигом встало дыбом любопытство. Глазюки Вейтела задышали жаром познания жизни.
– Чуть не обделался, – лихо перехватил у меня инициативу Сарг.
– И я! – задыхался Алесарчик, вытирая слёзы. – И наши обры.
– И я бы обделался, когда увидал у вас лайсаков, кабы не нартии, – философски заметил Тахтуг. – От тех расслабление в кишках куда сильней.
Мы наперебой ударились в воспоминания, повышая коллективный тонус. Одна Джен хранила в своей конуре подозрительное молчание. Я, естественно, не стерпела такого пренебрежения и улизнула к ней.
Свекровушка возлежала на своей клопастой копёнке сена и почёсывалась. На её животе растянулись Рах и Чах, покачиваясь в такт дыхания своей подстилки. Похоже, их присутствие распугало кусачую мелюзгу, что позволило Джен задуматься о более возвышенных материях, нежели дезинсекция. К примеру, о той опасности, что неумолимо надвигалась.
– Когда мне страшно, я думаю о чём-то, что ещё хуже, – поделилась я опытом на английском, присаживаясь на свекровушку за неимением других мест.
– Вот я и думаю о тебе, – лениво плюнули в меня ядом.
– И кто я, по-твоему?
– Не торопи меня. Я ещё не решила. И вообще: чего ты припёрлась? Кто тебя звал? Вали домой. Или туда, где ты оставила мозги, пока их не спёрли.
– Я забыла свои оскорбления в других штанах. Поэтому спрошу прямо: что случилось?
– Ты невыносима, когда унижаешься, – хмыкнула Джен. – Уже и в небожители пролезла, а всё такая же неумытая любопытная славянка.
– В полюбившемся тебе стихотворении говорилось: «Прощай, немытая Россия». Всех славян не обобщали. Литературно мы с тобой поругаемся, когда ты меня родишь. А сейчас
– Трезвой?
– Не дави на больную мозоль, – от души вздохнула я. – Тармени спиртного не держит.
– Тебя, – выдала Джен, наконец-то, первую часть признания. – У тебя интеллект мексиканского кактуса. И материнский инстинкт хомяка, поедающего своих детей.
Рах приподняла головку и сурово заворчала на мою обидчицу. Английского не знает, но тему ловит.
– Все эти иносказательные обвинения нужны мне, как страусу пластырь от мозолей, – досадливо поморщилась я. – Говори прямо: Вейтел нахвастал тебе, как прикончил безмозглого одним усилием мозга. И ты додумала остальное, совершив далеко не оригинальный грех: судила того, за кого придумала преступление. Знаешь, Джен…
«Что она может знать?» - вклинилось в наш несуразный диалог просвещённое мнение хирурга. – «Ольга, твоя родственница, как секс: затычка в каждой бочке. И в той жизни просидела своё гнездо до самого подпола, и в этой лопается от благополучия»
Обожравшаяся от пуза Эби, пыхтя, подбиралась к нашему убежищу. Джен сердобольно посмотрела на меня и поинтересовалась:
– Как ты терпишь эту ящерицу столько лет?
– Взаимообразно, – проворчала я по-русски и снова перешла на английский: – Давай о деле. Что этот засранец тебе натрепал?
«Сто лет небо коптила», - продолжала кудахтать Эби, укладывая раздувшееся брюхо рядом с нестабильным шалашиком. – «Одних панталон сто пар износила. Засела в своём каменном ортодоксальном пудинге и воображает себя изюминкой…»
– Не обращай внимания, – посоветовала я Джен.
– Ещё чего! – деланно возмутилась та. – Я не позволю, чтобы в склоке меня обошло какое-то пресмыкающееся.
– То есть, боги вам в этом деле не в помощь? – пригрозила я отбытием и чуток расплылась.
– Куда?! – уже искренно возмутилась свекровушка.
И чуть не подскочила, но заворчавшие на животе лайсаки поуняли её прыть. Джен фыркнула и замерла. В шалашике заметно потеплело – Эби обвилась вокруг него и грела подругу своей печкой в почках. А рядом с ней уже пристраивался Арнэр, сообразив, для чего она сюда притащилась, оторвавшись от коллектива.
Две печки добавили Джен настроения. И настроя говорить серьёзно. Но я напала на неё первой в целях самозащиты. Вывалила всю страшную правду, об которую сломала всю психику. Джен, конечно, не дура, но инстинкт сработал – даром, что ли она заменяла мне мать столько лет? И теперь бросилась утешать непутёвую дочурку на почве того, за что прежде намеревалась отчихвостить по первое число. Эби тихо восторгалась моею изворотливостью и попутно занималась тем же: поддерживала подругу, как умела. Мы погоревали на троих, за чем и застал нас Тармени.