Переинкарнация

Сергеева Александра Александровна

Напрямик да на молодых рысаках добрались быстро. Тем более что никаких визитов не делали и шопинг в пролетающих под нами городах не заводили. У нас под горой такой складище продукции местной индустрии роскоши – что натаскали богу поклонники – за сотню лет не растранжирить. Да и на что транжирить? Сырьё для производства запчастей к нашему бункеру Руфес нам и так поставляет. А само производство…

Короче, это не моя проблема. Чай, мужик в доме имеется, чтобы я им тут гвозди забивала. Мясо нам добывают нартии, зерно для каши везут торговцы, фруктовая плантация своя.

Наряд на каждый

день в каждом сезоне один: игольчатая шкура, об которую порвутся даже кольчужные бикини. Косметику на моей роже не употребишь: всё, что нужно раскрашивать, либо в шерсти, либо утоплено в череп, либо – как губы – вовсе отсутствует. Никогда в жизни мне ещё не удавалось так легко оставаться женщиной: хвост распушила, клыки наружу и, прям, хоть на бал, хоть на войну – всех поражу насквозь до заворота поджилок.

«Точно не пожалеешь?» - в последний раз докопалась до меня привередливая подруга.

Мы с Тармени слезли с надорвавшей пупки парочки и полезли в нору, что вела вглубь горы к шлюзовым переходам. Эби распласталась на земле в позе статуи переутомления – можно подумать, кто-то её подгонял – и трещала без умолку. Насиловала Тармени требованиями представить доказательства нашей жизнеспособности.

В смысле, не сломалось ли что-нибудь дома за время отсутствия? Не заржавело ли, не растащили? Кто? Да те же барбосы! Соображениями их невозможности куда-то что-то тащить по местной атмосфере Эби не заморачивалась.

Теперь она громогласно сомневалась в способности Тармени «вернуть всё взад». Дескать, залезем мы во враждебную среду, а там что-нибудь перемкнёт или заклинит. Вот и помрём мы, не добравшись до собственных обезьяньих туш.

– Может, её усыпить? – с достоинством предложил мне супруг чуток сподличать.

– А мы тут что, надолго? – слегка приуныла я, разглядывая слабо освещённые стены тоннеля.

Не прожекторами или какой другой электрикой, а мерзейшими слизнями, от которых вставала дыбом моя законсервированная где-то шерсть – я это отсюда чувствовала. Ещё и эта дура сунула морду в жерло тоннеля и затрубила в него, как в дудку. Шутница, етить её – стерву британскую – не переетить!

– Перед уходом я запустил систему посменного анабиоза, – завёл свою просветительскую шарманку Тармени. – Для экономии ресурсов. К сожалению, у нас осталось всего сорок три целых, восемь десятых объёма запасных питательных элементов для оптимального функционирования базы. Потом придётся переходить на местные энергоресурсы…

Он бубнил, а я, прижавшись к мужу, успокаивала нервы мыслью, что этого хватит ещё на пару тысяч лет. Если исходить из того срока, что он прожил на потраченных пятидесяти шести процентах. А там посмотрим, коли будем ещё в состоянии.

И чего там барбосы так возятся? Что, трудно хозяевам двери отворить? Или они там без нас безобразили, устраивая вечеринки? Наклонировали себе баб и вперёд. А теперь поспешно распихивают по углам следы своего морального падения.

– Не думаю, что биороботы испытывают потребность в подобных мероприятиях, – начал нудить Тармени.

Я долбанула его кулаком в бок. И облегчённо выдохнула: по здоровенному люку побежала световая полоска с пляшущими цветными пятнами. Любимый читал это своё узелковое

сообщение, а я прикидывала: интересно, через сколько дней после внедрения в мою бабуиновую шкуру, можно заняться сексом? Шестнадцать лет ждала! Такой «невтерпёж» меня ещё никогда не посещал.

Изабель Аджани была права: когда любишь мужчину, тебя вечно морочит иллюзия, что ты просто обязана помочь ему измениться. Жаль, что никто умный не надавал мне по этой иллюзии семнадцать лет назад: столько времени маялись дурью.

Тармени, не оборачиваясь, хмыкнул, а за люком что-то зашипело. Мы возвращались домой.

Эпилог

Разбудили барбосы, включив потолок над головой – мой будильник. Хотела, было, ещё подремать, но гвалт каких-то сопляков-звероящеров мёртвого поднимет. Взяли моду устраивать утренние свары над моей головой. Нарочно что ли? Уж не Крокодил ли их подучил, как можно досадить богам в их семейном Аиде. Этот мерзавец только лицом к лицу приличия блюдёт. А за спиной всячески пакостит – неугомонный старпёр.

Чучело из него сделать, что ли – лениво мечтала я, разворачиваясь из бублика в потягивающуюся собаку. Затем перевернулась на брюхо и занялась кошачьими потягушками: хвост трубой, иголки врозь. Наконец, открыла глаза и убедилась: любимый давным-давно на ногах.

Заботливый бобик сунулся, было, с утренней кашей. Я щёлкнула его хвостом по макушке и сорвалась с постели:

– Потом!

Потрусив к дверям, машинально глянула на потолок: два юных мордоворота кружили в небе, норовя откусить друг другу конечности. Вокруг мельтешили болельщики, ожидающие своей очереди на драку. Я мысленно сплюнула и выкатилась в коридор.

Сроду не терпела утреннюю зарядку, но с некоторых пор она мне приглянулась. Заставлять себя не приходится: мартышечья натура загоняет тебя лазить по турникам и гарантирует удовольствие. Вот, что значит, быть в ладу с собой – похвасталась я Сли. В ответ ни вздоха, ни чиха, ни стона. То ли дрыхнет ещё, то ли измышляет гад, как бы загнать меня за работу: что-нибудь изыскивать вослед супругу. В сподвижницы меня толкает поросёнок.

Это на семейном фронте у нас с Тарменюшей сплошное бланманже. А вот в собственной башке гремит неувядающая война за самоопределение. Порой я ощущаю себя двуглавым драконом, каждая башка которого воюет за то, что его левая пятка похощет. Странно, пятка у нас общая, а подход к ней разный. Прямо, камень преткновения, а не конечность.

– Собственно, потому я и был противником того, чтобы твой уа-тууа сохранил свою индивидуальность, – укоризненно протелепатил Тармени вместо «здрассьте».

Я спикировала с потолка в дверь лаборатории. Перемахнула предбанник, влетела в лабораторию и запрыгнула в рабочее кресло – оно едва успело раздаться, принимая дополнительного седока. Навалившись на согбенную спину супруга, куснула его в темечко. Потёрлась носом о затылок и приземлилась на задницу. Тармени так и не отлип от своей лабораторной стекляшки – на этот раз в кубе роились какие-то омерзительные насекомые.