Перекати-моё-поле

Споров Борис

– А и что собрали – все померзло в хранилище до единой картошины! – уместно напомнил Симка.

И Наталья Николаевна, наверное, поняла, что в таком споре и с детьми не справится. Она неестественно улыбнулась:

– Хорошо, я соглашусь – тяжело. Но ведь долг перед Родиной все равно остается. Работать в колхозе надо?

– Надо, – согласился Витя. – А вот если вам ни карточек, ни денег, ни покоса не давать, а налогами обложить – вы стали бы учить или за коровами ходить стали бы?

Симка захихикал:

– Маменька, постой, постой – разговорец-от пустой…

А когда уже шли домой, он на всю улицу припевал:

А

нарядилась, хоть куда,Наталья, наша модница.Только ведь одна беда —И она колхозница!..

И грудь в крестах, и голова в кустах

Никто не знал – что, как и почему? Даже Аннушка с Витей толком не знали. Только в один день председатель Иван оделся в солдатскую форму и на гимнастерку одну к одной повесил награды и орден Славы отдельно. Сам запряг Орлика и укатил в район. Возвратился утром следующего дня. Да не один – с инструктором из райкома. В тот же день он сдал колхозные дела опять же временно бригадирше. Бабы гуськом так и потянулись к Правлению, каждая выплакивала общую заботу:

– Иван, да ты что удумал – не дал и оклематься…

Иван Петров или молча отмахивался, или со вздохом гудел:

– Эва, бабы, не своя воля…

Ясно было – мужика отстранили. Большинство колхозниц полагали, что за потраву семенной пшеницы.

– И что, голова, мы, чай, и еще бы по кулю картошки прибавили для откупа, – рассуждали они.

Какая-то часть были убеждены, что – за отца Николая. Иван и не пенял батюшке, а коли брать приехали, Витюшку подослал оповестить, а сам попридержал этих…

А некоторые думали, что за агитпункт.

Мы сочли, что это все за Витю – поспорил с Натальей Николаевной: и вот! Но так думали, наверное, только трое.

Вскоре Витя сообщил нам:

– Тятенька «лошадку» и струмент готовит: то ли в подряд, то ли куда собирается.

Но и здесь достоверного ничего не было. Достоверно лишь одно: Иван Петров работать в колхозе не хочет.

Минула неделя. И в новый понедельник Иван Петров в солдатских сапогах и в бушлате под ремень с большим баулом в руке ходко ушел по дороге в район. Возвратился в субботу вечером без баула. А в понедельник до света вновь ушел.

Так и началась новая жизнь солдата Ивана Петрова.

Квёлые

Как-то незаметно, исподволь, с приходом весны друзья мои становились все более вялые и как будто тоскующие или грустные. Федя чаще ворчал и жаловался на головную боль, Симка отказывался от улицы после школы – и реже стали слышны его припевки, а Витя хмурился и молчал; и только мне как будто жилось припеваючи, хотя и скучновато.

Заметил я, что и взрослые, ближайшие соседи, как будто нахмурились. Когда же я спросил у мамы, почему такое? – она прерывисто вздохнула и ответила:

– Квелые люди, сил в организмах мало… Вот если бы у нас не было молочных продуктов и хлеба, мы к весне тоже поплыли бы. Или забыл, как во время войны: весна – и голова кружится, качает, весна – и тошнит.

Нет, этого я не забыл! Но ведь во время войны, нередко случалось, у нас кроме пайкового хлеба ничего другого не было. А у них овощей досыта! И какой-никакой хлеб… И вновь я спрашивал: ведь это так?

– А ты попробуй, какой они хлеб едят – трава да картошка. И жиров очень мало – слабость в человеке не сразу, она копится. Не сравнить

с нашим военным голодом, они такого не знали и не знают. И сегодня на их харчах перезимуешь – и ничего не случится, а вот когда годами – человек слабеет, тоска душит и жить не хочется…

И все-таки еще долго я не мог понять полуголодного и полусиротского состояния деревни.

Мне оставляли на обед ко второму кусок отварной свиной шкуры, но я никак не мог себя заставить есть это блюдо. Ел щи, ел картошку с капустой, а вареную шкуру нес менять: Федя взамен давал мне Мамкиного хлеба, а Симка вилковой квашеной капусты. Капуста бывала и впрямь хороша! А Мамкин хлеб застревал в горле и очень уж горчил.

И все-таки я не понимал состояния деревни. И еще раз пришлось отвечать маме на мой вопрос:

– Вот так, сынок, и бывает непонятно – в голове не шевелится. Вроде бы немножко творога, немножко мясца, хлеб – и достаточно: и уже сытый голодного не разумеет… А еще устали люди, для них война так и продолжается – только ждать им теперь некого и надежды никакой…

Как будто ясно, но все-таки главное оставалось непонятным.

Не понимала этого и мама.

Картошкин могильник

Ямы с картошкой вскрывали по нужде, случалось, и среди зимы. Но если прямой нужды не было, то делали это обычно в начале апреля, когда снег уже пошел, даже потек, но земля не оттаяла и не приняла талую воду. Так что если осенней водой не залило яму – все будет ладом. Понятно, не без ущерба – что-то подгнило, что-то подмерзло, – но такой ущерб и в подполье неизбежен. На вскрытие ямы собираются сродники или ближние соседи. Это для того, чтобы помочь, чтобы, скажем, десять мешков картошки быстро вынуть из ямы и перенести в сохранное место. Обычно картошку из ямы в подполье не ссыпали. Она шла на еду до новой и на продажу. Семенная хранилась в подполье, в тепле, на пророст.

Сошлись к Мамке с Федей на подмогу соседи, и Настя Курбатова пришла – шесть баб и нас столько же, старший Вася Галянов. Федя загодя заступом обдолбил холмик, наметил и вокруг очистил. И Мамка, осенив себя крестом, сказала:

– Господи, благослови… Вася, вскрывай…

Вася выжидал с пешней в руках – и начал обдалбливать земляную крышу так, чтобы и картошку не повредить, и земли в яму не накрошить. Дыру пробили – вони нет, а это уже хорошо. И вторую пешню в дело. Только успевай заступом отгребать. Вот и сокрушили крышу, вот и опрокинули по частям. Выворотили подкладку из плашек – Господи, и соломка не почернела, и картошка не подмерзла, будто только что ссыпали. Торчит несколько гнилушек, так ведь не в убыток!.. И на душе радостно – как хорошо-то! И пошла работа: кто с корзиной, кто с ведром, а кто и с мешком – понесли один за другим десять нош. Отнесли по разу и мешок! Только успевай загружать. А гнилой и всего-то ведро набрали. Значит, можно будет продать и на обутку детям, и с колхозом за зерно рассчитаться, и в счет налога сдать, и самим до новой.

На следующий день сошлись у Галяновых: все те же, лишь сродники добавились… И когда еще пешнями долбили, что-то глухо отдавалась земля, и как будто холодом и тревогой из пробоин сквозило. А когда своротили горку, все и обнажилось – покрышка и солома смерзлись. Значит, с осени залило водой, значит, остались без картошки, значит, придется занимать у соседей, значит, на крахмал перегонять мороженую из ямы… А может быть, что-то и сбереглось…

И стояли понуро, точно вокруг братской могилы. Тихо стояли.