Перелетные работы
Шрифт:
– Лелечка пришла!
– обрадовалась тетя Груша.
Она сидела на диване в коричневом платье, надставленном пар-чой.
Дядя Кирша нетвердо спрыгнул с подоконника, а из-под елки, спотыкаясь и приседая на ватных ногах, вышел Харитон Климович в черной шляпе. Они обнялись с дядей Киршей и стали раскачиваться в разные стороны. Дядя Кирша прокричал мне в лицо стихи собствен-ного сочинения:
Трещит и ухает мороз,
Снежинки кружат хороводом,
И старый год, чихнув до слез,
Приходит
При этом дядя Кирша представлял старый год, а Харитон Кли-мович новый. Харитон Климович улыбнулся мне, и из его рукава к моим ногам выпала шоколадка "Аленка" и маленький малиновый мячик. Мячик ударился об пол и прыгнул мне в руки. А дядя Кирша тем временем вырвал пробку шампанского. Пробка вылетела и уда-рилась об потолок. Горлышко бутылки выпустило белый дым, и тетя Груша взвизгнула на диване. Потом пришли Натка с Аленкой. Аленка была в марлевом платье и короне из фольги, а Натку я не помню.
Елка стояла, растопырив ветки. Сверху, почти у самой вер-хушки, висел синий шар, сбоку, веткой ниже, поблескивал розовый, под розовым, ровно посередине елки, раскачивался зеленый, и в самом низу, над полом - желтый. А под желтым шаром висело бело--розовое ожерелье. Ожерелье состояло из маленьких фарфоровых маль-чиков, держащихся за руки. У них были белые, как кусочки саха-ра, головки; я думала, что они из сахара, и даже полизала одного, но ничего не почувствовала, кроме холодка на кончике языка. На мальчиках были черные жилеты на золотых пуговичках и черные шта-нишки до колен. И у крайнего из них на руке висела короткая цепь--поводок. Цепь оканчивалась фарфоровой болонкой.
– Хорошая вещица, Князь!
– засмеялся Харитон Климович.
Он обращался к дяде Кирше только со смехом, но дядя Кирша никогда не замечал.
– Не продается!
– ответил дядя Кирша и пролил шампан
ское на пол.
– Так я и не прошу!
– сказал Харитон Климович и куда-то в угол, в сторону окна поднял фужер: - Наталья Андреевна!
– и грустно засме-ялся.
– Наталья Андреевна, я беру ваши запонки!
– и Харитон Климо-вич захлопнул коробочку.
– И настоящую, и подделку!
– Что же мне дарят сплошные подделки?
– вздохнула Натка.
– Потому что сами не различают, что к чему!
– И даже князь?
– Ну не княжье это дело!
– рассмеялся Харитон Климович.
– А как же ласточка? Неужели моя ласточка тоже подделка?
– и Натка приложила руку к груди.
– Ласточка самая что ни на есть настоящая, - серьезно отозвал-ся Харитон Климович.
– Золото с жемчугом очень хорошей работы! Прикройте окно, а то ведь сквозняк.
– Не продается!
– весело крикнула Натка.
Она направилась к окну и протянула руку к оконной раме.
Мы с Вовкой прижались щеками
– Так ведь тепло!
– раздался над нами Наткин голос, и мы услышали, как она вернулась в глубины комнаты.
– Молодая особа, - повторил Харитон Климович чьи-то заученные слова. Я старше вас на десять лет, но ведь вы потанцуете со мной? Вы не откажете старику?
– Возможно...
И тогда раздалась длинная щемящая музыка с плачущим измож-денным пианино и подчинившейся трубой.
– Тангоi...
– сказала Натка, точь-в-точь подражая дяде Кирше.
Но Харитон Климович поправил:
– Таiнго...
И эта музыка была как сердечная боль тети Груши, когда она принимала лечебные порошки, как будто бы кто-то обнял сердце холодной рукой, но не сжал, а просто поглаживал пальцами.
Я облизала Вовке нос и подбородок. Вовке стало щекотно. Он сморщился и чихнул.
– За нами смотрят!
– понял Харитон Климович и метнулся к окну.
Натка рассмеялась и выбежала из комнаты.
После ужина мы с тетей Грушей собрались в угловую квартиру тридцать. Дядя Кирша лежал на диване, широко раскинув руки, и сквозь зубы цедил:
– Ноет, проклятое, плачет!
Тетя Груша развязала ему ворот пижамы.
– Так больно, Груша, как будто бы кто-то сжал сердце в кулаке!
– А ты поспи, Кирилл, - мягко уговаривала тетя Груша.
– Во сне тебя, может быть, отпустит...
И вдруг дядя Кирша приподнялся на локте и вытянул голову на тонкой немощной шее.
– А ведь я давно не могу спать, Груша, - прошептал он.
– Мне такое снится, такое...
И широко раскрыл глаза, вспоминая свои темные сны. Страшно распахнутые глаза уничтожили его напряженное лицо, и все оно превратилось в глубокую желтую тень на веках.
– Как ноет, ах, как плачет... Кто бы знал!
– и он приложил руку к груди.
Мы с тетей Грушей позвонили в угловую квартиру тридцать.
Нам открыла Вовкина бабушка. Она была в длинном халате с крас-ными цветами и тапках с помпонами.
– У Кирилла Николаевича неважно с сердцем, - сказала тетя Груша.
– Нет ли у вас валокордина?
– Да, - подтвердила я.
– Его сердце плачет. У вас нет вало-кордина?
– Заходите, - обрадовалась Вовкина бабушка.
Она стояла в дверях, а где-то из глубины квартиры доноси-лась нестройная музыка пианино, отдаленно похожая на ту, которую я слышала днем под окном "Перелетных работ". Звуки лились прямые и громкие. Они подталкивали Вовкину бабушку в спину, вырывались в подъезд и твердо бились в окно на лестничной площадке.