Перелетные работы
Шрифт:
Вовка потрясенно смотрел на меня. И тогда я рассказала ему свой сон про тетю Грушу. Больше мне не с кем было поговорить. Вовка напряженно выслушал меня и заплакал...
Дядя Кирша вернулся поздно вечером. Когда мы с тетей Грушей открыли ему дверь, он стоял в подъезде в одних носках и держался за стену. От него так же, как и вчера, сильно пахло водкой. Когда мы открыли ему, он встал на четвереньки и заполз в квартиру. Я думала, что он хочет посмешить нас с тетей Грушей, и засмеялась. Но когда он заполз в квартиру, я увидела, что его носки
– Где ты был?
– спросила тетя Груша.
Но мы не поняли, что он ответил, потому что он говорил рвано и невнятно. Некоторые слова он выкрикивал, и его голос срывался в плач.
– Надо снять носки, - уговаривала его тетя Груша, и он согласился потерпеть.
Его ступни были темно-синими в глубоких грязных трещинах. Из трещин шла кровь.
Тетя Груша налила в тазик горячей воды и попробовала вымыть ему ноги, но, как только она прикасалась к его ступням, он начи-нал плакать и кричать.
Тогда тетя Груша вызвала по телефону врачей, но приехали они только через час. За это время дядя Кирша задремал на диванчике, но спал он беспокойно - хрипло дышал и всхлипывал во сне.
Врачей приехало двое. Один был старый и толстый, другой молодой и кудрявый. Я испугалась, что это подросток Валера, но толстый врач называл его Егор. У Валеры были желтые неподвижные глаза, а глаз этого я никак не могла разглядеть в темноте.
– Да включите же наконец свет!
– закричал толстый доктор на тетю Грушу.
Тетя Груша неуклюже побежала к выключателю. От света дядя Кирша проснулся.
– У нас гости?
– пьяно поморщился он на врачей.
– Я никого не звал.
Толстый врач дотронулся до его ноги. Дядя Кирша вскрикнул.
При свете я посмотрела на молодого врача. У него были желтые неподвижные глаза.
– У тебя есть брат?
– поняла я.
– Приготовь шприц, - попросил его толстый врач.
– Есть, - ответил он кому-то из нас.
Тетя Груша подошла к дяде Кирше и погладила его по голове.
– Где ты был, Кирилл?
– снова спросила она.
Вместо ответа дядя Кирша снова заплакал.
– А где сейчас твой брат?
– спросила я у молодого врача.
– Шляется где-нибудь, - раздраженно ответил он.
– Будем брать в больницу?
– Будем, - кивнул толстый врач.
Тетя Груша заплакала.
– А где вы живете?
– снова спросила я.
Молодой врач посмотрел на меня своими неподвижными глазами и сказал:
– У зоопарка.
– А как его зовут?
– не отставала я.
– Кого?
– не понял он.
– Твоего брата.
– Его зовут...
Но он так и не успел мне ответить, потому что в комнату вошли два санитара с носилками и унесли дядю Киршу в машину.
– Груша!
– пьяно крикнул он на всю улицу.
В окнах Вовкиной квартиры зажегся свет. На мгновение вы
глянула его бабушка, и следом за ней мелькнуло испуганное Вовкино лицо.
Рано утром к нам пришла Вовкина бабушка. У нее под глазами чернели круги от бессонной ночи. Она стояла в ночной рубашке и в тапочках. Поверх рубашки был наброшен цветастый халат, но она его даже не запахнула.
– Что-то с Кириллом Николаевичем?
– тревожно спросила она.
– Да, - кивнула тетя Груша.
– Этой ночью его увезли в боль-ницу.
– Мой Вова...
– и голос Вовкиной бабушки задрожал.
– Мой Вова что-то видел! Вчера, когда вы с Лелей ушли домой, мы еще посидели немножко. Он сначала качался на качелях, а потом вдруг спрыгнул, крикнул мне, что сейчас придет, и побежал за дом. Его долго не было, и я уже собралась идти за ним, как вдруг он вер-нулся. Он был очень напуган и все повторял: "Дядя Кирша... дядя Кирша..." Я побежала за дом, но там не было никого. Вова мне ничего не рассказывает, может быть, расскажет вам!
Но Вовка, он стоял в подъезде под нашей дверью и подслуши-вал, Вовка пронзительно закричал:
– Не расскажу... не расскажу!
– Может быть, Леле скажешь?
– мягко попросила его бабушка.
– И Леле не скажу, и никому!
И убежал обратно в свою квартиру.
Днем тетя Груша закрыла меня на ключ, а сама пошла на улицу. Она вернулась очень поздно, когда совсем стемнело.
– Я ничего не нашла, - сказала она.
– А куда ты ходила?
– спросила я.
Она промолчала, но я знала, что она была за домом.
Все следующее утро тетя Груша звонила по телефону. Потом мы с ней пили чай с молоком на кухне, и она поджаривала на сково-родке кусочки хлеба и заливала их яйцом. Она почти не разговари-вала со мной, а когда я что-то спрашивала у нее, она мне не отве-чала, и мне приходилось повторять свой вопрос заново. На подоконнике лежала коробка папирос. На коробке была проведена голубая, сло-манная в трех местах линия и нарисован всадник на белом коне.
– Каз-бек, - прочитала я.
– Кто такой Казбек?
Тетя Груша промолчала.
– Я тебя спрашиваю, кто такой Казбек?
– повторила я.
– Гора, - сухо ответила тетя Груша.
– Какая гора?
– Высокая...
На подоконнике стояла пожелтевшая пепельница, полная окур-ков и плевков дяди Кирши. Я посмотрела в пепельницу: на дне лежал серый пепел и жженые спички. Форточка была открыта, и тюлевая занавеска подергивалась от ветра и краем норовила угодить в окурки. Я отодвинула пепельницу. Пепельница взвизгнула, проехав по подокон-нику, но тетя Груша даже не обернулась. И тогда я поняла: тетя Груша больше меня не любит. Она за что-то злится на меня. Наверное, вспомнила, как я выбросила ее рубль. Я села на табуретку, на которой обычно сидел дядя Кирша, и зарыдала. Тетя Груша выключила сково-родку с жареным хлебом и подошла ко мне. Она обняла меня. Я уткнулась лицом в ее коричневое платье с черными оборками и спросила: