Переписка 1826-1837

Пушкин Александр Сергеевич

В заключение я должен убедительно просить вас отвечать мне с первою если можно почтою на это письмо; — впрочем ответы ваши до сих пор ne se la isaient pas attendre [1419] . Мое почтение Наталье Николаевне и всем вашим.

Н. П.

1239. В. К. Кюхельбекер — Пушкину. 3 августа 1836 г. Баргузин.

Баргузин 3-го августа 1836 года.

А. С. Пушкину

Признаюсь, любезный друг, что я, было, уже отчаялся получить от тебя ответ на письмо мое: но тем более я ему обрадовался; жаль только, что при нем не было первой книжки твоего журнала: я ее не получил.

1419

не заставляли себя ждать.

Ты хочешь, чтоб я тебе говорил о самом себе. Ныне это мне еще совершенно невозможно: в судьбе моей произошла такая огромная перемена, что и поныне душа не устоялась. Дышу чистым, свежим воздухом, иду, куда хочу, не вижу ни ружей, ни конвоя, не слышу ни скрыпу замков, ни шопота часовых при смене: всё это прекрасно, а между тем — поверишь-ли? — порою жалею о своем уединении.

Там я был ближе к Вере, к поэзии, к идеалу; здесь всё не так, как ожидал даже я, порядочно же, кажись, разочарованный на счет людей и того, чего можно от них требовать, — впрочем le goût me viendra en mangeant [1420] , — вот напр. как вчера в лесу, когда предложили мне вместо обеда соленых омулей, несколько, как говорят здесь, воньких: от них чуть, было, не сорвало с души; но, протаскав целое утро бревна и доски, я устал, проголодался и — вообрази — сьел целого омуля. Так-то наконец и нравы здешние придутся же мне по зубам. — Еще одно: когда я начал дневник свой, я именно положил, чтоб он отнюдь не был исповедью, а вышло напротив; проговариваюсь и довольно даже часто. Иначе и быть не может.

1420

вкус ко мне придет вместе с едой.

Есть случаи, где „всяк человек ложь“; но есть и такие, где всяк человек — истина. Писать к тебе и о самом себе как не высказать того, что во мне бродит? А это еще рано. —

Ты, друг Александр Сергеевич, полагаешь, что я получал в крепости много Литературных новостей. Ошибаешься. Французских и немецких книг мне давали очень не много; из русских только в последнее время попадались мне не совсем еще старые. — Здесь у брата нашел я кое-что, но и то не новое, Hugo [1421] , Бальзака, Альфреда де Виньи знаю только по отрывкам из русских журналов. Последнего: Une Histoire de la Terreur, по моему мнению, рассказ превосходный. Hugo [1422] , кажется, талант мощный, но стулья, штаны, карнизы etc. [1423] его слишком занимают. — Что скажешь об исторической верности, о местности, на которой помешались особенно наши молодцы? Не пустое ли и глупое ребячество все это? — У Шекспира анахронизмов, анатоннизмов тьма; а между тем, — с анахронизмов перейду к безделке, которую тебе посылаю: — „Моя Ксения всего менее поэма историческая. Женитьба князя Ярослава Ярославича Тверского только материал. Мой Ярослав совсем другое лице, лице дотатарское, по тому и не бывалое, и, — полагаю, что это хорошо. Упомяни я только слово о татарах, так воспоминания о их чудовищном величии чисто бы задушили ничтожную баснь о любви Ксении и Ермила, Юрия и Ольги“. — Эти строки, отделенные вводными знаками, пусть будут предисловием к моей поэмке, если только позволят ее напечатать. А это бы было очень не худо, потому что деньги мне нужны и пренужны. Земледелец я плохой; быть же в тягость брату не хочется. — К стати! Несколько раз я писал к родным, чтоб отправили ко мне все мои деньги сполна; у меня [1424] по всем расчетам еще около 1000 рублей, которые мне теперь необходимы здесь; у брата-де около 700 долгу, а это в нашем положении не вздор, особенно же потому, что порабощает нас людям, от которых я не желал бы зависеть. — Сделай же дружбу, Александр Сергеевич, скажи сестре и племяннику, чтоб непременно выслали мне все мои деньги разом; уверь их, что по 100 или по 200 рублей нам нисколько не поможет. Твои слова, быть может, будут действительнее писем. Ты же с своей стороны выхлопочи мне позволение сизнова приобресть что-нибудь. — На тебя надеюсь более, чем на дюжину так называемых дельных людей. Запасу у меня довольно: и в стихах и в прозе. Участвовать в твоем журнале я рад. Мои условия: по 24 листа [1425] печатных или по 12 статей в стихах и в прозе в год за 2000 или 1500, — разумеется, что мелкие стихотворения не в счет. — Не дорого ли? — Сверьх того прими на себя труд издать или продать то, что позволят мне напечатать отдельно. — Учиться мне, друг, ровно некогда: надобно вырабатывать хлеб насущный. — Книг пришли мне: Эсхилла с коментариями, хороший словарь Латинский, Тацита, Куран на английском, Саконталу на английском же, Ша-Намэ на немецком (Гёрреса) только всё это, когда заведутся у меня свои пенязи в подарок приму от тебя с благодарностью всё русское, что рассудишь переслать мне. — Нашею критикою и я не слишком доволен; только не думаю, чтоб она в наше время была лучше; Честности-то точно было более; но, друг, иная простота хуже воровства. — Не слишком ли ты строг и к Кукольнику? — К тебе я конечно писал бы о нем несколько иначе, чем к племянникам; но всё же он не то, что Тимофеев, который (par parenthèse [1426] ) безбожно обкрадывает и тебя и меня. — Язык Кукольник знает плохо, стих его слишком изнежен, главный порок его — болтовня; но всё же он стоит, чтоб на пр.[имер] ты принял его в руки: в нем мог бы быть путь; дай ему более сжатости, силы, бойкости: мыслей и чувства у него довольно, особенно, (не во гнев тебе) если сравнить его кое с кем из наших сверстников и старших братий. — Гоголь? — Из выписок Сенковского, который его впрочем ругает, вижу, что он должен быть человек с истинным дарованием. Пришли мне его комедию. Трагедию Хомякова (только не Ермака) Ник.[олай] Глинка мне расхвалил. Точно ли она хороша? —

1421

Гюго.

1422

Рассказ из времен Террора […] Гюго.

1423

и т. п.

1424

Дальше одно слово в подлиннике зачеркнуто.

1425

Дальше в подлиннике одно слово зачеркнуто.

1426

между прочим.

Где

Лев Сергеевич? Пишет ли? Прошу ему кланяться. — Обнимаю тебя.

Твой Вильгельм.

P. S. Je ne vous ai pas remercié pour Votre lettre: mais c’est que tout procédé généreux et noble est une chose, qui Vous est tout naturelle, et sur laquelle on ne fait pas de phrases, quand on parle à Pouchkine [1427] .

Разумеется, что статьи, которые стану посылать к тебе, будут подлиннее нынешней.

1240. С. Л. Пушкин — Пушкину. 7 августа 1836 г. Село Коровино.

1427

Я не поблагодарил тебя за письмо: но лишь потому, что всякий великодушный и благородный поступок есть нечто, тебе глубоко свойственное, о чем не говорят громких фраз, когда обращаются к Пушкину.

7 Aout 1836.

Mon cher Alexandre. Je viens de recevoir quelques lignes d’Olinka. Elle est bien malade, et dans la lettre de Mr Павлищев, il me dit tout crûment, qu’il n’y a d’espérance que dans la bonté divine. Je suis au desespoir. La lettre de M-r Павлищев, pleine de details sur l’administration de Михайловское et sur le partage de la succession de maman, m’a dechire l’âme et m’a brisé le coeur — j’ai passé une nuit blanche. Elle est si inconvenante, écrite [si] même avec la plus grande [impol]impolitesse, sans aucun ménagement, ni pour ma position, ni pour le peu de temps qui s’est passé depuis mon malheur. — C’est un homme bien avide, bien interessé et qui s’entend très peu à ce qu’il prend sur lui.

Ne pourras [pas] tu pas, me donner des nouvelles plus consolantes d’Olinka. Elle t’a écrit, elle me dit même, qu’elle y a inséré une lettre pour moi. As-tu reçu la mienne et 100 r. pour la femme de chambre?

Adieu cher ami, je vous embrasse tous les deux, [et] ainsi que les enfants. Je perds la tête.

S. P.

Reflexion faite, je t’envoye la lettre de Mr Павлищев en original. Prends la patience de la lire. Tu verras combien il est avide, comme il exagère la [1428] valeur de Михайловское, et comme il s’entend peu à l’administration d’une campagne. — Les comptes avec l’Intendant sont aussi exagérés et puis quelle froideur!.. Il ne parle de la maladie d’Olinka qu’en passant, et comme s’il faisait part de l’état d’une personne qui lui est étrangère, à une autre qui le lui est encore d’avantage. [1429]

1428

Переделано из les

1429

Дорогой Александр. Я получил только что несколько строк от Оленьки. Она опасно больна, а в письме г-на Павлищева он мне так прямо и говорит, что осталась одна надежда на божье милосердие. Я в отчаянии. Письмо г-на Павлищева, наполненное подробностями об управлении Михайловским и о разделе жениного наследства, растерзало мне душу и разбило сердце — я провел бессонную ночь. Оно так неприлично и написано так [даже] чрезвычайно невежливо, без малейшего внимания ни к моему положению, ни к тому, что так мало времени прошло с моего несчастья. — Это человек очень жадный, очень корыстный и весьма мало понимающий то, что берет на себя.

Не можешь ли ты сообщить мне более утешительные вести об Оленьке. Она тебе писала, она мне говорит даже, что вложила туда письмо для меня. Получил ли ты мое и 100 руб. для горничной?

Прощай, дорогой друг, обнимаю вас обоих, [и] а также деток. Я теряю голову.

С. П.

Подумав, я посылаю тебе письмо г-на Павлищева в подлиннике. Имей терпение прочесть его. Ты увидишь, как он жаден, как он преувеличивает ценность Михайловского и как он мало понимает в управлении имением. — Счеты с управляющим тоже преувеличены, и потом — какая холодность!.. Он говорит о болезни Оленьки только вскользь и притом так, точно он сообщает о здоровьи лица, ему постороннего, человеку, которому оно еще более чуждо.

[Приложение: письмо H. И. и О. С. Павлищевых — С. Л. Пушкину.]

[Н. И. Павлищев: ]

Михайловское, 18 июля 1836.

Вот уже пять недель как мы в Михайловском. Ольга писала к вам отсюда любезнейший батюшка, и я удивляюсь, почему вы не получили ее письма. Оно было вложено в моем конверте к Александру Сергеевичу: не запоздал ли он вручить вам это письмо, когда вы были еще в Петербурге? А может быть и почта виновата. Теперь, когда вы отдалились от Петербурга слишком на тысячу верст, я воображаю, как долго будут ходить наши письма. К тому же, я не могу требовать от барона Вревского, и не ожидаю, чтобы письма наши всегда исправно принимались на Островской почте. Вот по-моему, одна из главных невыгод деревенской жизни.

Я ехал сюда на покой и с полным предубеждением в пользу управителя. Но вышло иначе. Надо вам знать, что А.[лександр] С.[ергеевич] просил меня заглянуть здесь в хозяйство. На досуге я принялся рассматривать приходо-расходные книги г. Рингеля, и к сожалению, открыл в них большие плутни. Вот результат моей поверки, основанный на неопровержимых доводах. Я буду говорить об одном 1835 годе, когда вас здесь не было.

1) Ржи, овса, ячменя и гречи оказалось, против бирок замолотчика, в недостаче до 30 четвертей, что по прошлогодним ценам составит до 660 рублей.

2) Сена в течение 10-ти зимних месяцев, на корм 50-ти коров и 35 овец, истравлено 8695 пудов, — количество достаточное для прокормления круглый год кавалерийского эскадрона!.. Между тем коровы, по всем справкам, не видали сена больше двух возов, а овцы больше двух недель: в доказательство чего истреблена вся яровая и ржаная солома двух лет, — а скот в самом жалком теле. Украдено на худой конец 3/т. пудов, что по самой низкой цене (я полагаю по 30 коп., а управитель еще прикупил сена 20 пудов по 80 копеек!..) даст 900 рублей.

3) Масла от 20 дойных коров выведено в приходе 7 пудов. Теперь при мне, от 16 коров сбито в 4 недели масла 2 пуда, что даст в год 26 пудов; следовательно украдено до 20 пудов, ценою на 300 рублей.

4) Льну (не говоря об утаенном) продано 3 берковца по 25 руб!.. Было время, что лен продавался и по 120; в прошлом году от изобильного урожая цены упали, но и тут наши крестьяне продали свой по 65 и по 75 р., а г. Рингель сбыл за 25!.. Украдено 150 рублей.

5) На корм 40 птиц с приплодом израсходовано ржи и ячменя слишком 10 четвертей, — ценою на 224 рубля, тогда как они не стоят больше 60 р., по ценам самого управителя. Нужно всего 6 четв., — украдено 88 руб.