Переплетенный
Шрифт:
Кровь Виктории. Конечно. Облегчение вспыхнуло в нем, и тут же погасло. Тупая боль взорвалась в его голове, стуча в висках. Сколько времени продлятся боль и слепота?
Дверь, скрипнув, открылась, затем закрылась. Послышался звук шагов и шуршание одежды.
— Дружище, ты в порядке? — спросил Шеннон. Его голос звучал грубо, горло все еще саднило. — Выглядишь ужасно.
Он совсем не заикался. Наверное, отсутствие постоянных издевательств со стороны Оззи и уверенность, что у него есть настоящие друзья, подействовали на него.
— Не совсем. —
— Да.
Если Виктория придет — Где она? Что делает? — он хотел быть готовым. Ну, насколько готовым мог быть парень в его положении.
— Окно… девушка…
— Ни слова больше. Я оставлю его незапертым.
Из его горла вырвался стон, головная боль перешла в острую пульсацию, пробивая каждый дюйм его черепа как таран и раскалывая на части. Он почти надеялся на это, тогда боль могла бы уйти. Боль была настолько сильной, что даже его спутники чувствовали ее, издавая стоны вместе с ним.
Когда он думал, что уже не сможет больше выдержать, разноцветные вспышки света внезапно появились в его глазах. Картина начала формироваться. Затемненный переулок был освещен только мягким светом уличных фонарей. Время от времени мимо переулка проезжал автомобиль, но притаившись, как сейчас, он был незаметен со стороны. Он был рад. Его острое обоняние подсказало ему, что вокруг не было никого, кроме него и его еды, и никто не увидит, что он собирался делать. И это было хорошо, подумал он, очень хорошо. Только это была не его мысль, она не возникала в его голове. Он чувствовал небольшое отчаяние и сильный голод. Даже стыд.
Он стоял за мужчиной. Мужчиной, который, казалось, был среднего роста, и все же вместо того, чтобы возвышаться над ним, Эйден был на уровне его глаз. Бледной, изящной рукой он придерживал голову парня, повернутую в сторону, второй рукой надежно удерживая его за плечо.
Бледной? Изящной? Это были не его руки, не взирая на то, что были продолжением его тела. Он бросил беглый взгляд на себя. Нет. И не его тело тоже. На этом теле была черная одежда, и она имела привлекательные формы.
Виктория, догадался он. Должно быть, он видел эту картину глазами Виктории. Это происходит сейчас? Или случилось раньше? Было ли это воспоминанием?
— Ты непослушный мальчишка, — заявил Эйден, но это был не его голос. Это был голос Виктории. Он никогда не слышал такого холодного, неумолимого тона. Он чувствовал ее ярость, все еще испытывал ее голод, однако она не подавала вида.
«Должна оставаться сильной», — думала она. — «Должна защитить Эйдена, Райли и Мэри Энн. Моих друзей. Моих единственных друзей. О, Боже. Когда Эйден узнает о Дмитрии… не думай об этом сейчас. Ешь.»
Эйден испытал потрясение. Дмитрий — парень, который подходил к окну Эйдена, наблюдал за ними с Викторией и напугал ее настолько, что она сбежала. Его руки сжали хлопок под ним.
— Ты ударил своих жену и сына, думаешь, ты выше их, — глумилась она. — Правда же в том, что ты просто распустивший сопли трус, который заслуживает
Мужчина дрожал. Она внушила ему держать рот закрытым и молчать, чтобы он не говорил и даже не стонал.
— Но я не убью тебя. Это было бы слишком легко. Теперь ты должен жить со знанием, что тебя превзошла маленькая девчонка. — Она безжалостно засмеялась. — Девчонка, которая выследит тебя, если ты когда-нибудь тронешь в гневе своих жену и ребенка снова. И если ты думаешь, что я не узнаю, подумай снова. Я видела, что ты сделал с ними этим утром, не так ли?
Мужчина задрожал еще сильнее.
Высказав свое мнение, Виктория грубо укусила его в шею. И в этом укусе не было ничего неспешного и нежного, как в тот раз, когда она кусала Эйдена. Она погрузила свои клыки глубоко, порвав сухожилие. Тело мужчины дернулось, его мышцы сократились. Она внимательно следила, чтобы ее слюна не попала в его вену, чтобы не облегчать его боль. Она ввела бы его в состояние опьянения, как это было с Эйденом.
Металлический запах крови наполнил воздух, и Эйден глубоко вдохнул его, как это делала Виктория. Она обожала его и наслаждалась своим голодом, и он обнаружил, что воспринимая все ее чувствами, тоже любил его. Его рот наполнился слюной, горло отекло от жажды.
«Почему я не могу изменить их натуру? Почему мне дано только играть с их воспоминаниями? Что хорошего я делаю?» Она пила и пила, пока ноги человека не подогнулись. Именно тогда направление ее мыслей изменилось. «Слава Богу, Эйдена здесь нет. Я — животное, животное с кровью на лице».
Ее зубы втянулись, и она освободила мужчину. Он упал на тротуар, его голова ударилась о мусорный контейнер, что был перед ним.
Виктория склонилась и взяла его лицо в ладони. Глаза мужчины были закрыты, он дышал поверхностно и неровно. Кровь капала из двух колотых ран на шее.
— Ты не запомнишь меня, то, что я сделала или сказала. Ты будешь помнить только страх, который чувствовал от моих слов. — И, возможно, только возможно, этот страх заставит его изменить свое поведение. Или нет. Так или иначе, она сделала все, что могла. Кроме его убийства, но это ей делать запретили.
Не всякий нарушал законы ее отца. В первый раз, когда она случайно убила, ее предупредили. В следующий и последний раз — чтобы она получила урок — ее пороли кнутом, пропитанным je la nune, веществом в ее кольце.
Она открыла кольцо, погрузила в него палец и прижала ноготь к кончику другого пальца. Тотчас кожу обожгло, образуя рану. Ожог… распространился, образуя волдыри, заставляя ее хватать ртом воздух и задыхаться.
Эйден закричал, почувствовав себя собой.
Дважды она сделала это для него. Сначала, чтобы показать ему, что она могла это сделать, а затем, чтобы напоить его своей кровью, при этом она никогда не показывала, насколько зверской была ее боль. Она не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым, понял он. Не тогда, когда она чувствовала себя настолько недостойной его.