Переселение. Том 2
Шрифт:
Он вошел к коменданту утром, а вышел от него, когда колокольный звон уже смолк. Что сказал Павел этому важному вельможе, которого сербские офицеры в Темишваре и Варадине почитали отцом родным, и что этот важный вельможа сказал достойному Исаковичу, для его родичей навсегда осталось тайной.
Павел слыл среди Исаковичей человеком неразговорчивым, даже молчуном. Чего, мол, распространяться да разглагольствовать о том, что все и так знают? Зачем, мол, вспоминать о том, что уже миновало? Все мы смертны, все покинем этот мир, кто раньше, кто позже, и поэтому то, что прошло, теряет всякий смысл. Словно его и не было.
А уж слова вовсе никакой цены не имеют.
Однако уже в России братья как-то навалились на Павла у него дома, в Бахмутском уезде, и упросили рассказать о своей последней встрече с фельдмаршал-лейтенантом.
Аудиенция
Ему, признавался он, доставляло большое удовольствие расхаживать по Темишвару в качестве русского офицера. Вероятно, было уже половина двенадцатого, когда его, словно под охраной, повели к Энгельсгофену.
— Тот даже не взглянул на меня, — рассказывал Павел, — А когда я остановился перед ним, два капитана, пришедшие со мной, сели. Старик принялся тут же орать. За короткое время Энгельсгофен очень состарился. Он сидел, а его вытянутые из-под стола огромные ноги в сапогах со шпорами, казалось, росли на глазах.
Прошло немало времени, пока он наконец утих. Фельдмаршал-лейтенант часто закрывал глаза, и было заметно, что он, видимо, оглох и ничего не слышит. Я старался сохранить спокойствие.
Старик кричал: он-де знает, что Исаковичи готовы прихватить с собой в Россию весь Темишварский Банат, но это им даром не пройдет. Если он узнает, что они подговаривают народ переселяться в Россию, он всех их велит перевешать на площади перед комендатурой. Он пытался защищать их в Вене, он ничего не имеет против того, чтобы они остались сербами-схизматиками, но москалями стать он им не позволит.
Когда Энгельсгофен замолчал, я громко заявил, что Исаковичам известно, что он защищал их в Вене; что он был на стороне сербов во время демилитаризации Потисского коронного округа; {1} что боролся за то, чтобы не передавать их венгерскому королевству; что он не одобряет и того, что двор преследует их за православие и гонит на земли Венгрии, чтоб превратить в паоров, которых можно было бы, как скотину, покупать и продавать. Все это нам известно. Поэтому я и пришел от имени многих сказать, что светлое и честное имя барона фон Энгельсгофена навсегда останется у нас в памяти. Наши бедные и убогие люди его никогда не забудут. Я пришел поклониться и рассказать, каким образом добрался до Вены и, подобно другим, получил русский паспорт, и ежели вынужденно причинил кому ущерб, то готов за это заплатить. Не хочу уезжать, не выразив ему своего уважения.
1
…во время демилитаризации Потисского коронного округа… — После заключения Белградского мира (1739) и установления австро-турецкой границы по Дунаю и Саве сохранение Потисской военной границы потеряло смысл, и власти приступили к ее демилитаризации. Граничарам, желавшим остаться на военной службе, было предложено переселиться на создаваемую новую границу вдоль р. Савы. Прочие становились обычными крестьянами. Эта реорганизация, проведение которой началось в 1741 г., вызвала волнения среди граничар, в связи с чем в 1751 г. был создан Потисский коронный округ (дистрикт) с центром в г. Стари Бечей, который находился в непосредственном подчинении венского двора. Жители его пользовались известными привилегиями. Црнянский допускает неточность, говоря о «демилитаризации Потисского коронного округа», который именно и был создан взамен демилитаризованной Потисской военной границы.
Старик слушал меня, вытаращив глаза и приложив руки к ушам, словно огромный облезлый заяц.
Потом закричал, что он из-за них тут, в этом Темишваре, поседел и что ему не нужно подсказывать, какие привилегии сербам даны, а какие не даны, когда они поселились в Австрии. Знает он наизусть: Extractus Punctorum Privilegialium! [3] Если нам, Исаковичам, хочется, то мы можем уезжать, но переселять Махалу
3
Выписки, статьи, привилегии (лат.).
— От этих слов, — рассказывал Павел, — у меня в голове помутилось, и я пожалел, что вообще пришел к старику. А я ему еще чуть не сказал, зачем еду в Митровицу. В последнюю минуту удержался.
Но потом заметил, что караульный офицер, видимо, толком не доложил, как, собственно, обстоят дела, какие у меня бумаги, и сунул фельдмаршал-лейтенанту мой русский паспорт и письмо графа Кейзерлинга, где черным по белому было написано обращение ко всем комендатурам и властям — никаких препятствий при переселении капитану не чинить, а, напротив, оказывать ему помощь. На бумаге темнели не только русские черные двуглавые орлы, но и австрийские.
Старик вытаращил на бумаги и на подписи глаза и сразу же переменился. Буркнул капитанам, что они могут идти, предложил мне сесть и поговорить как офицер с офицером. Ничего другого ему уже не оставалось, Он пожелал мне всяческого счастья в России. Жаль, очень жаль, говорил он, что столько народу туда уехало. Сербы верно служили Австрии и верно будут служить России. Жаль! Очень жаль!
После этого, рассказывал Павел, они мирно беседовали. Старик расспрашивал, с кем он встречался в Вене. А тот рассказал ему, что родился в 1715 году и на мир и войны стал смотреть своими глазами в 1735 году, когда был принят в австрийскую армию, из которой сейчас ушел. Первый величайший обман, пережитый ими, заключался в бесконечных обещаниях вернуть их в Сербию. Потом они поняли, что в австрийской армии сербы всего лишь наемники.
Рассказал ему Павел и о том, как Текелия у Сенты ночью по звездам провел через тисские болота все войско принца Евгения Савойского и тем обеспечил победу. А ему даже спасибо не сказали. И вот сейчас Текелия в России {2} .
Энгельсгофен, пронизывая его взглядом, заметил, что всему виной церковь: православная и католическая. Примирить их не может даже двор. Он всю жизнь воевал из-за этого с монахами, но в Вене они всесильны. Он тоже рад, что уезжает отсюда. Не в Россию, правда, а в Вену — умирать. Им же и в России не будет лучше.
2
…как Текелия у Сенты ночью по звездам провел через тисские болота все войско принца Евгения Савойского… И вот сейчас Текелия в России. — Иван Текелия — представитель одного из немногочисленных сербских дворянских родов в Венгрии. Во время австро-турецкой войны (1683—1699), в кампании 1697 г., которую видный австрийский полководец принц Евгений Савойский вел против турецких войск в Южной Венгрии, Иван Текелия предупредил австрийцев о готовящемся вторжении войск султана из Бачки в Банат и провел войска Савойского через труднопроходимые болота в тыл противника, что позволило австрийцам разгромить турок под Сентой. Евгений Савойский назначил И. Текелию начальником Поморишской границы. И. Текелия участвовал в ряде последующих войн и умер в 1721 г. Поэтому он не мог быть в России в 50-х гг. В России был Петр Текелия (1720—1792) — участник войны за австрийское наследство. В Семилетней войне он уже сражался в чине майора русской армии, а в русско-турецкой войне в бою под Бендерами командовал сербским гусарским полком. Награжден многими российскими орденами. Екатерина II произвела его в фельдмаршалы. П. Текелия похоронен в Миргороде. За большое внешнее сходство с Петром I П. Текелии специальным указом было разрешено носить усы.
«Как уж там будет, — ответил Павел, — не знаю, но хуже, чем в Темишваре, после демилитаризации, быть не может. Если бы мы могли, то вернулись бы в родные места, в теперешнюю Турцию. Для сербов нет правды в Австрии — этом царстве сплошного лицемерия. Турки никогда не требовали от нас того, что требует Вена: чтобы мы превратились в паоров на чужой земле!»
Энгельсгофен на это сказал, что и в России от них потребуют того же.
«Никогда! — воскликнул Павел. — Там мы все будем солдатами. Исаковичи хотят умереть, как солдаты — в бою. А не в постели, как синдики, купцы, писари и прочая мелкая сошка».