Перевал
Шрифт:
Затем и Бет Ингрэм подлила масла в огонь. Сделала она это нарочно или неосознанно — Сара так и не поняла. Однажды они разговаривали и Бет проявила настоящее понимание, пытаясь ее утешить, а потом неожиданно сказала, что не представляет, каково это было узнать тогда, в первый раз. Сара остановилась и попросила объяснений. Какой первый раз, черт возьми?! Бет начала отнекиваться, краснеть, но потом выдавила из себя подробности истории, связанной с ее бывшим мужем. Как-то она беседовала с одной из жен помощников Мартина, и та женщина сказала, что у Бенджамина был однажды роман с молодой женщиной-юристом, которая занималась коммерческой недвижимостью. На работе все знали. Бет якобы думала, что и для Сары это
Сара была вне себя от злости. В тот же вечер она после нескольких бокалов вина — слишком большого количества вина, если откровенно, — позвонила подлецу. Маргарет сказала, что его нет дома. Наверное, он уехал по делам. Как же, конечно! А может, в Санта-Фе, где, без сомнения, спит со своей ублюдочной художницей-шлюшкой? Спит с мисс Катализатором распада чужих браков. Сара позвонила ему на мобильный и оставила сообщение, страшное и по форме, и по содержанию. Она выстреливала в него обвинениями, которые ей с готовностью подсказывало замутненное алкоголем сознание. Сара пожалела о том, что сделала это, как только положила трубку, но еще большее раскаяние наступило на трезвую голову, когда она проснулась на следующее утро.
Самыми страшными были ночи. Когда таблетки на нее не действовали, она лежала одна на их широкой кровати, тупо ожидая наступления рассвета. Когда она вытягивала ногу и ощущала безукоризненный холод второй половины кровати, эта пустота напротив будто кричала ей прямо в уши, что ее муж ушел от нее! Через несколько недель Сара попыталась переломить себя и лечь на середину, но легче от этого не стало, потому что выглядело как знак, что жизнь Сары поменялась окончательно и бесповоротно, что Бенджамин больше не вернется. Никогда. Но она знала и твердо надеялась, что он вернется, потому что человек не может вот так просто уйти, бросив дом, семью и детей. Как он мог? Как он мог!
Бенджамин прилетел из Канзаса за неделю до Рождества, чтобы увидеться с детьми и передать им подарки. Каждому из них он купил по мобильному телефону, чтобы они могли в любой момент связаться с ним, но это вызвало неприкрытую усмешку Эбби. Она грубо сказала: «Какого черта я буду звонить тебе?»
Он остановился у друга в городе и взял детей с собой на обед. Он хотел, чтобы Сара поехала с ними. Она, естественно, отказалась, и ей немалого труда стоило убедить Эбби поехать с отцом. Бедная девочка явилась домой в слезах и побежала прямо в свою комнату. Джош сел у стола на кухне и устало рассказал Саре, что в течение всего обеда Эбби не сказала ни одного любезного слова. Она просто сидела и поливала отца ядом, постоянно отпуская саркастические замечания в его адрес.
В магазине в это время Джеффри прощался с покупательницей, а через несколько мгновений появился в кабинете. Он приложил руки к вискам, словно не мог поверить в происходящее.
— Ты это слышала?
— Ты вел себя самым чудесным образом.
— Может, нам лучше открыть магазин музыкальных записей?
— Да?
— По крайней мере, если к нам придет человек, который сам не знает, что хочет, то можно будет что-то напеть, а не мучить его вопросами о заглавии, авторе и издателях.
Сара рассмеялась. Он кивнул в сторону экрана компьютера.
— Как вам это нравится, босс?
— Кошмар. Лучше уж продавать кассеты.
— Ответ неправильный. Вы должны были бы сказать, что при сложившихся обстоятельствах, а также в свете падения промышленных показателей и на фоне активизации альтернативных информационных носителей, которые развиваются в рамках мощного конгломерата развлекательной инфраструктуры… Короче говоря, простым языком сообщаю: никому младше тридцати эти чертовы книги на фиг не нужны. Так вот, учитывая все это, мы еще неплохо постарались. Спасибо, Джеффри.
— Браво.
Он наклонился и поцеловал ее
— Давай закроем магазин и пойдем пообедаем где-нибудь, — предложил он.
— Идея мне нравится. Только я возьму у тебя сигарету.
Темой дня было «Выражение вашей человеческой сущности». По меньшей мере, так понял Бен, когда в начале занятия к ним обратилась женщина в обтягивающих спортивных шортах и красном саронге. Они стояли босиком, образовав большой круг, и держались за руки. Он мог и не расслышать как следует, потому что занял место возле большого гудящего вентилятора, который растрепал ему волосы. Может, она имела в виду «человеческую тучность», но Бен подумал, что это звучит как-то нелепо, поэтому остановился на «человеческой сущности». То, что они делали, было трудно воспринимать как располагающее к серьезным размышлениям о человеческой натуре. Скорее, на этом занятии можно было ознакомиться с одной из ее сторон — смешной. Особенно показательно в этом плане выступал седобородый мужчина в лиловых одеяниях и с тюрбаном на голове, который кружил по комнате с закрытыми глазами. Возможно, он не слышал инструкций руководителя и действовал согласно собственному плану.
Это называлось «телесным хором». Ева и Лори приезжали сюда каждое воскресенье после обеда и проводили время со своими единомышленниками, число которых достигало пятидесяти или шестидесяти человек. Они встречались, чтобы посредством телодвижений выразить в танце то, что диктовалось темой. Занятия проходили в большом холле с высоким потолком и деревянным полом в здании, которое так близко располагалось к железнодорожному полотну, что даже при максимальной громкости музыки внутри все сотрясалось, когда проходил очередной поезд.
Музыка была только новая — звук разбивающихся о берег волн и крики китов. Бен недоумевал, почему считается, что их крики оказывают успокаивающее действие, если до сих пор никто так и не расшифровал, что же кроется за разговорами этих животных. Может, они просто орут друг на друга, ведь им наверняка иногда приходится ругаться, как и всему живому на земле? «Ах ты, глупая туша! Последний раз в жизни я кормлю тебя планктоном!»
В этот момент Лори была в другом конце комнаты, пытаясь выразить свою человеческую, точнее женскую, сущность в паре с раздражающе молодым и привлекательным парнем с завязанными хвостом волосами. Тот снял с себя майку, что разрешалось мужчинам, но не женщинам, потому что несколько недель назад пышная шведка по имени Ульрика решила продемонстрировать свои прелести, и парень, который выполнял какой-то замысловатый прыжок, упал так, что его пришлось выносить из зала. Даже в Санта-Фе самовыражение должно было иметь свои ограничения.
Еще одним установленным правилом был запрет на прикасание к партнеру во время танца. Но некоторые либо не знали, либо игнорировали его. Несколько пар извивались на полу, и их тела оказывались столь изощренно переплетенными, что было сложно понять, где чьи руки и ноги. Бен опасался за их благополучное разъединение. Они могли закончить тем, что так и останутся узлом, с которым никто не в силах будет справиться. Придется обращаться за помощью.
Но большинство, как и Бен, танцевали сами по себе. Изредка кто-нибудь выныривал рядом с ним, улыбался и танцевал немного в паре, но потом направлялся, продолжая танцевать, в другую сторону. Ева находилась приблизительно в десяти ярдах от него, исполняя свои па чувственно, с закрытыми глазами. На ее лице блуждала легкая улыбка. На ней был белый льняной топ и обтягивающие красные бриджи с низкой посадкой, так что ее бедра и живот открывались взгляду. Она выглядела так аппетитно и сексуально, что человеческая сущность Бена взмолилась о немедленном самовыражении, но в такой форме, что Бен понимал: придется подождать.