Перевал
Шрифт:
— Это который же Каюм? — переспросил Кореновский. — Тот, который танка испугался на реке Белой?
— Он, товарищ полковой комиссар. Боялся поначалу Каюм, молочный был.
— Ну а как теперь, оправдал твое доверие?
— Потом уж не боялся, хорошим бойцом стал, — угрюмо ответил Кошеваров. — Да вот… — И кивнул в сторону окопа. Там под скалой высился холмик, сложенный из камней. Сверху лежала пилотка. — Не уберегли Каюма. Даже похоронить по-человечески не смогли — одни скалы.
Стоя над каменной могилой красноармейца Тагирова, все обнажили
— Мы тут, товарищ полковой комиссар, Мустафара Залиханова в партию приняли… И протокол вот. Не знаю, верно ли. Нас, коммунистов, только двое было. Какой-никакой, а документ.
Кореновский недоуменно взял лоскут, развернул и стал читать.
— Это… это же… Да понимаете вы, какой это документ?! — Кореновский еще раз прочитал корявые фиолетовые буквы. — Верно, дорогой Яков Ермолаевич, все вы сделали верно. А от чьей же это гимнастерки?
— Да от моей, — ответил Кошеваров и откинул плащ-палатку, показывая свою гимнастерку. Тут все увидели на его груди медаль «За отвагу», когда-то на реке Белой приколотую на грудь Кошеварова лично генералом. Но медаль была необычной формы.
— А что это медаль у тебя какая-то странная? — поинтересовался генерал. — Вроде не такой награждал.
— Да был случай, товарищ генерал, осколок прямо в медаль угодил. Если бы не медаль… Ну вот спаял я ее кое-как… — И, вытягиваясь по стойке «смирно», заговорил официально: — Товарищ генерал, прикажите, чтобы заменили медаль. Житья нету. Кто не увидит, пытает: «Откуда такая награда?» Надоело каждому объяснять.
Генерал улыбнулся.
— Заменить? Да такой второй награды не сыщешь! Носи, Яков Ермолаич, и гордись. А гимнастерку старшина выдаст новую, я распоряжусь.
— И давно вы тут сидите? — спросил Кореновский.
— Та хиба мы знаемо, товарищ полковой комиссар, скильки сидим, — ответил Кучеренко. Он потер ладонью впавший живот и добавил: — Дюже исты охота, аж пупок до позвоночнику прилип.
— Еду вам пришлем сейчас же, и смену пришлем. Отдохнете, — пообещал Севидов. — А позицию надо держать: выгодная. Не исключено, что егеря снова полезут на этом участке.
— Товарищ генерал, извините, чуть не забыл, — обратился Захар Суворов, — вот тут письмо. Старший лейтенант Рокотов велел передать. Только не выполнил я его приказание.
— О судьбе отряда вы так ничего и не знаете? — забирая конверт, спросил генерал.
— Никак нет, товарищ генерал, — ответил Кучеренко, — чулы, шо бой иде рядом. Нам было приказано не пустить немцев мимо Бычьего Лба. Мы не пустили.
— Да, конечно, — угрюмо проговорил генерал, — вы свой долг выполнили честно. Все будете представлены к награде. И красноармеец Тагиров — тоже.
…У входа в штабной блиндаж стояли командиры полков майоры Ратников, Каргин и Терещенко. Чуть поодаль у коновязи толпились бойцы. Они окружили кого-то и так были увлечены разговором, что даже не заметили генерала.
Севидова удивило,
— Что тут у вас за радость? — глядя исподлобья на Ратникова, спросил он. — Хофера, что ли, разбили в Лесной Щели?
— Пока нет, — ответил майор Ратников, как показалось Севидову, с лукавинкой. — Но есть новость…
И тут Севидов услышал громкий возглас лейтенанта Осокина:
— Шалва! Дьявол кучерявый! Товарищ генерал, вы посмотрите!
От группы бойцов отделился ефрейтор Шавлухашвили и с криком: «Вятский джигит!» — бросился навстречу Осокину. Опомнившись, Шавлухашвили расправил под ремнем складки новенькой шинели и строевым шагом направился к генералу. Тот оторопело смотрел на своего шофера и не слышал его доклада.
— Ты жив? — наконец изумленно выдавил Севидов. — Значит, и женщины, и Ванюшка… — Севидов вопросительно посмотрел на лейтенанта Осокина: — Как же ваше сообщение? Не понимаю…
— Там, на переправе, погибла Дарья Михайловна, — опустив голову, проговорил Шалва. — А Ванюшка и та девушка, Тоня, остались живы.
— Где мой внук?
— Ванюшка у Тони. Не беспокойтесь, товарищ генерал.
— Откуда ты все знаешь? Как попал сюда? Расскажи все по порядку.
Ефрейтор Шавлухашвили, волнуясь и вовсе не по порядку, рассказывал генералу все, что произошло с ним.
Генерал взволнованно слушал. Он мысленно уже в который раз был на берегу Дона, у Мелиховской переправы. И хотя он уже знал о гибели Дарьи Михайловны, рассказ Шалвы звучал для него с новой, еще большей трагичностью, потому что не оставлял теперь никаких надежд.
— Нам с Борисом было приказано выкрасть предателя Кутипова, — говорил между тем Шавлухашвили. — Через Баксанское ущелье дед-балкарец вывел нас к партизанам.
— Погоди, Шалва, — остановил ефрейтора Севидов. — Какой дед? Какой предатель? Какой Борис?
— Борис Севидов. Виноват, старший лейтенант Севидов, — поправился Шалва и тише добавил: — Ваш брат.
— Ничего не понимаю, я же просил по порядку.
Шалва теперь говорил спокойнее, стараясь подчеркнуть самое важное, но рассказ его все же был сумбурным.
— Партизаны нас сразу переправили в Тбилиси, в штаб фронта. Кутипов там был очень нужен. Нас с Борисом наградили. Вот! — Шалва расстегнул шинель, отвернул борт, и все увидели на его гимнастерке орден Красной Звезды. — Потом мне разрешили вернуться к вам, а Бориса оставили в штабе фронта.
Из блиндажа выскочил связист. Он кинулся было к майору Ратникову, но, увидев генерала, осекся.
— Что там случилось? — спросил Ратников.
Красноармеец, вытянувшись в струнку, докладывал:
— Товарищ генерал, майора Ратникова просят к телефону. Третий на проводе.
— Разрешите, товарищ генерал? — обратился Ратников к Севидову. — Что-то стряслось у капитана Сироты.
— Идите, конечно. — Севидов снова повернулся к Шавлухашвили: — Ну, продолжай, Шалва. Так почему Бориса оставили в штабе фронта?