Перфекционистка в офисе
Шрифт:
А ведь мы справляемся! То есть Лёша, пока я на тренинг хожу… У нас относительно чисто! Под моим опытным руководством он быстро научился. Разве что стеклянные полки в шкафу на кухне нужно помыть. Срываю ночную рубашку, переодеваюсь в спортивное и берусь за работу. Шкаф на кухне с деревянными боковыми стенками, створчатым нижним ящиком и зеркальными полками для праздничной посуды наверняка появился здесь в день рождения квартиры. Сам он такой тонкий, что едва помещается у стены за дверью. Передняя часть у него из стекла, конечно, бьющегося, чтобы воспитывать в советском человеке надлежащую осторожность.
Переставляю стаканы и бокалы из шкафа в посудомоечную машину, наношу чистящее средство
Перехожу к холодильнику. Ему, наверное, лет тридцать от роду. За границей его бы уже давно на рынке антиквариата продали, а у нас он еще гудит, как молодой. Главное преимущество советского продукта — это содержание, а форма не так и важна. Так и с нашим холодильником: мороз производит, как полагается, а все облупившиеся недостатки формы аккуратно замазаны белой краской.
Настает очередь плиты. Она тоже не новая. У нее с холодильником негласное соревнование: кого первого отсюда вынесут вперед ножками? Пока шансы остаться предпочтительнее у холодильника, потому что плита уже наполовину инвалид: духовка отказала. Остались четыре круглые чугунные конфорки. Две из них покривели от времени и натуги, а две другие исправно работают. Брызгаю на плиту чистящим средством и тщательно вытираю.
Посудомоечная машина посреди всей этой «чудо-техники» смотрится молодой, неприлично красивой медсестрой в доме престарелых. Провожу по ней мягкой тряпкой несколько раз. Одно удовольствие.
Теперь пол. На кухне с ним нет больших проблем — обычный желто-коричневый линолеум, а в коридоре и в комнате — старый паркет из небольших светлых кусочков. Не знаю, что занимает большую площадь — дерево или щели между ними, но мыть такой пол — просто наказание. Пока он сохнет, пережидаю в ванной: чищу раковину, ванную и зеркало. Они, конечно, тоже всегда должны быть чистыми.
Как только пол высыхает, наношу главный удар по грязи — прибираю сервант. Он немногим отличается от шкафа на кухне: стеклянный верх, деревянный низ. Прохожусь по ним тряпкой и специальным раствором для стекла. Через каких-то десять минут сервант блестит, как лед на солнце. Бухаюсь на диван, чтобы посмотреть телевизор. Потом вспоминаю, что мы спрятали его в шкафу. Никак не привыкну. В воздухе пролетает несколько пылинок — наверное, поднялись с дивана. Беру пылесос и прохожусь по дивану, а заодно и по ковру со стульями. Убираю остатки пыли с мебели влажной тряпкой. Звонок. Кто это так рано?
В глазок вижу женщину — лет сорока, с морщинками у глаз, опрятно одетую.
— Кто там?
— Это Лидия — ваша домработница.
Смотрю на часы. Они показывают ровно 12.00. Что? Уже три часа прошло? Будто одна минута пролетела! Вот это я в «поток» попала!
— Секунду! — говорю и бегу в комнату, чтобы убрать пылесос и тряпки. — Что она теперь будет прибирать? Пусть белье хотя бы погладит!
Бегу к бельевой веревке в ванной, но там ничего нет. Лёша вчера всё погладил! Подлец! Что мне теперь делать? Не отправлять же ее домой несолоно хлебавши? Бегу на кухню. Пусть стаканы из посудомоечной машины в шкаф поставит. Да, и пол помоет. Сыплю на пол немного пемоксоли. И на ковер в комнате.
Впускаю женщину. Она совсем не страшная, не горбатая и не старая — около сорока, скромное синее пальто-пуховик, поистершиеся черные сапоги до колен. Она снимает их на коврике у двери, хочет оставить за дверью, но потом передумывает и кладет у порога.
— Меня зовут Александра, — показываю ей, куда повесить пальто.
— Меня — Татьяна Петровна. Можно просто
Я веду ее по квартире. Татьяна немного стесняется, глаз на меня не поднимает, но действует по-деловому: слушает внимательно, записывает все, что я говорю. Я показываю ей, что где лежит и рассказываю, как обычно убираюсь.
— Сегодня дел немного. Переставьте посуду в шкаф, пожалуйста. И помойте здесь пол — порошок просыпался. В комнате тоже пропылесосьте. Муж с утра рассыпал… Случайно…
Перед тем, как начать, она перечитывает все указания и просит расписаться. Оставляю деньги, прошу отдать ключи соседям, а сама ухожу.
Казнь откладывается. По причине отсутствия приговоренного. Он взял день за свой счет. Еще один день ожидания. Томительного, мучительного, но с привкусом надежды — приторной и колючей, как сладкая вата. Откладываю собственную экзекуцию, хотя знаю, что она неизбежна. Иду в магазин. Мое неприрученное космическое чудовище. Ступаю по блестящему полу — неземному оазису порядка. Грузчик переставляет ящики с грушами на прилавок, несколько штук падает на пол. Подбираю одну и подаю ему. Он ослепляет меня белозубой улыбкой, как воин-клон лазерным лучом, и складывает груши на место. И даже ничуть не расстроился — просто поднял и пошел дальше. Продавщица хлеба выносит в подсобку пакет с непроданными булками. Никогда такого не видела. В молочном отделе тоже проблема: какой-то ребенок уронил йогурт и оставил на полу большое белое пятно. Уборщица с улыбкой вытирает пол и подбадривает мальчика: «Ничего страшного, с каждым может случиться!»
Почему же никто не казнит их за это? Никто не заковывает в кандалы и не бросает в тюрьмы? Почему никого не увольняют? Почему только мне приходится отвечать за ошибки?
— Александра! — слышу голос за собой.
Я поворачиваюсь и вижу его — Николая!!!
— Ты что здесь делаешь? Следишь за мной?
— Нет, — отвечает он растерянно. — Да… Я ждал тебя на Старомонетном, хотел объясниться, но ты не пришла. Подумал, с тобой что-то случилось, — он так сильно сжимает в руках ключи от машины, что на пальцах остаются ярко-розовые следы. — Просто не мог все так оставить. Мне нужно, чтобы ты знала правду. Да, я выдавал кредиты людям, у которых не было за душой ничего, кроме хорошей идеи и огромного желания ее реализовать. Я давал им шанс на новую жизнь! Очень многие кредит вернули. У них все получилось. Только у двоих не вышло. Я возместил ущерб из собственного кармана, но меня попросили уйти. Поверь мне, все было именно так. А к делу Сердобольного я не имею никакого отношения!
Беру его за руку, вывожу из супермаркета и веду к парковке. Мы останавливаемся у машины.
— Не стоит устраивать сцены посреди магазина, — говорю я. — Здесь поговорим. Как я могу тебе верить, если ты уже один раз соврал?
— Пойми, что тогда бы меня никто даже на версту не подпустил к работе!
— Ты поставил личные интересы превыше рабочих.
— Я делал доброе дело, давал надежду людям. Большинство из них кредиты возвращало! Процент невозврата был не выше, чем у других!
— Но ты нарушал правила банка! Это главное?
— Да, но я никому не причинил вреда! Я делал то, для чего банки в принципе и создавались — давал людям кредиты для развития своего маленького дела! Я нарушил правила банка, но разве они сами не нарушают правил? Никто не должен был узнать о причинах моего увольнения, но вы узнали. Моя вина в новом деле не доказана, но меня уже вышвырнули. Разве это — не нарушение правил? Почему им можно слона убить, а меня за муху вышвыривают? Есть правила, но есть здравый смысл! Есть ответственность за то, что делаешь. Ответственность за свою жизнь. Я ее несу, как мне сердце приказывает. Для этого мне не нужны инструкции. Считаю, что это главное.