Перпендикулярный мир
Шрифт:
— В красной пачке, — сказал я, у которого при словах «ЛМ», потекли слюни… И телевизор, и душ, и сигареты… Рай какой-то, честное слово…
Наконец, показалась Гера, — когда я докуривал. В кармане у меня теперь — начатая пачка и новая зажигалка, подарок от фирмы.
— Спасибо, что зашли, — заученно сказала горничная, взяла ветвистую швабру на зеленой пластмассовой ручке и отправилась сначала в мужское отделение, наводить порядок.
Гера стала какая-то прозрачная, кожа ее, тронутая легким загаром, казалось, пропускала свет, а длинные светлые волосы стали еще светлей, и мерцали
Я даже загляделся. Чище, чем она, никого не было на свете. И наивней. И непосредственней. И невинней. И вообще…
Такое хрупкое неземное создание.
— Я бы оттуда не выходила… — шепнула она мне. — Хочу украсть у них гель. У нас в Александрове ни в одном магазине такого не найдешь.
— Но-но… — пригрозил я.
— Шутка, — сказала она, — дядя Миша, как вы могли такое подумать…
Ничего подумать я вообще не успел. А она, — та еще штучка.
Мы продолжили свой путь. Вышли из флигеля и направились к концертному залу.
Парень в сером костюме так и сказал:
— Теперь нам в концертный зал…
Пришлось пройти еще часть ботанического сада, миновать крошечный пруд, в котором плавали два лебедя, один белый, а другой — черный, обогнуть бор из десятка молодых пихт, — после этого мы увидели очередную нашу цель. Приземистое полустеклянное здание, с большим клоуном над входом, который все время покачивал набеленной головой.
Геру определили в женскую половину, меня — в мужскую.
Здесь во всю шли репетиции. Сценок на завтрашнем празднике, я так понял, планировалось не меньше десяти. Вдобавок, разминался духовой оркестр, хор, и во всю тренировались солисты. Кроме этого, здесь был небольшой театр, который разучивал спектакль о подвигах юбиляра. Что-то в стихах, наподобие Одиссеи Гомера.
Сопровождающий наш исчез, а мной занялась толстая дама, которая решила подобрать мне парик. Поскольку пастухи, оказывается, всегда ходят в завитых париках.
Париков у них — целый шкаф, половина из них — завитые. Так что я сидел перед зеркалом, и мерил.
Поверьте, это подлинно дурацкое занятие, — мерить парики. Поскольку, в следующем выглядишь еще глупее, чем в предыдущем.
Настолько, что я решил для себя, что этот артистический эксперимент для меня — последний.
Даже с лаптями получилось проще. У них, оказывается, были безразмерные лапти, наподобие тапочек с липучками. Надеваешь лапти, приклеиваешь, где нужно замаскированные липучки, — и все. Только перевязать икры ног атласными ленточками, и сделать на каждой бант побольше. Чтобы смотрелся хорошо.
А с париками я намучался… В любом из них я выглядел огородным пугалом.
Наконец, остановились на двух, — один был с длинными коричневыми буклями, а другой, я думаю, сняли с бараньего смертяка, — настолько тот был взъерошенным.
Тут пришла Гера, заглянула осторожно в комнату, увидела меня и вошла.
Боже, что с ней сделали!.. Она полностью была экипирована в форму пастушки. В римское марлевое платье, стянутое у груди такой же атласной ленточкой и с таким же бантом, как у меня икры ног; в похожие на мои лапти, только с белыми атласными ленточками; с плетеной декоративной корзинкой в руках, полной самыми
— Сказали спать во всем этом, и не снимать, — произнесла недоуменно Гера.
Она никак не могла понять, продолжение ли это сказки, или уже нечто другое.
— Кто? — коротко спросил я.
— Мой визажист! — произнесла она гордо.
Я встал со стула, стянул свой бараний парик, взял несчастную за руку и потащил к умывальнику. Там я включил весь напор, так что раковина сразу стала наполняться, набрал полную ладонь воды, — и все это размазал по лицу Геры.
Творение визажиста покрылась розовыми и белыми пятнами, и потекло.
Тогда я нагнул голову Геры над раковиной, и все той же ладонью принялся отмывать ее.
Он терпела, и не издала ни звука. Стояла перед раковиной белой козочкой, и даже не заблеяла. Так, кажется…
— Он пригласил меня в путешествие, — наконец, сказала Гера, когда вся краска исчезла, и она выпрямилась. — Обещал много золота, деньги и драгоценности. Если я сделаюсь его половиной… Совершенно официально предложил осчастливить, — стать его женой… Я — размышляю.
— Поздравляю, — сказал я. — Не забудь пригласить на свадьбу.
— Завтра вечером выходит какой-то конвой, через Александров и дальше… Непонятно только, почему вечером. Я что-то не помню, чтобы конвои отправлялись по вечерам. Но, говорит, — человек пятьдесят, на двух машинах. Если не обманывает… Он говорит, в сторону Волги, на триста километров. Это как раз вам по-дороге. Почти автостоп.
Весь день я играл на свирели… Вернее, когда подходили гости, я включал незаметно фонограмму, и подносил к губам свирель.
Гера, в своем дурацком платье, но без малейших признаков грима на лице, сидела у меня в ногах, и, при звуках музыки, начинала поедать меня влюбленными глазами. Но при этом хитро подмигивала.
Козочки, все беленькие, и тоже, наверное, отмытые, — уже к третьему разу от фонограммы шарахаться перестали, и паслись, как ни в чем не бывало…
Все сценки располагались на огромной поляне, и каждой был выделен свой участок, рядом с лесом.
Так что гости ходили по кругу, как в музее, а с центра поляны к ним бегали официанты в белых смокингах, с подносами.
Перепадало и нам… Закуски и выпивки было навалом.
Как ни странно, в этой пасторальной атмосфере нам не было скучно, — потому что гости смотрели на нас, а мы — на них.
Мы расположились в тени, солнце нас не допекало. Это гости вынуждены были в своих парадных костюмах мучаться на жаре, доставать накрахмаленные платочки и с усилием вытирать ими пот со своих шей. Мы же, — отдыхали.
Избранные на праздник юбиляром — передвигались семьями. Как правило. Муж, жена и дети… По одной семье, или сразу их было несколько.
Или группка из гостей напоминала делегацию. Тогда в ней было много мужчин, и лишь несколько женщин. Как правило, молодых и красивых.