Перси Джексон и последний олимпиец
Шрифт:
– Мы боремся за жизнь, - сказал я, - а они пререкаются из-за какой-то идиотской колесницы.
– Они выбросят это из головы, - сказала Аннабет.
– Кларисса остынет.
Я не был уверен. Это не было похоже на ту Клариссу, которую я знал.
Я прочитал еще больше донесений, и мы проверили еще несколько домиков. Дом Деметры получил четыре. Отпрыски Гефеста получили три, и, возможно, им следовало бы дать два, но из-за смерти Бекендорфа мы сделали им поблажку. Дом Гермеса получил два, что было неудивительно. Всех жителей лагеря, которые не знали своей божественной родословной, запихивали в дом Гермеса,
В конце концов мы добрались до домика Афины, который был опрятным и вычищенным, как всегда. Книги были расставлены на полках, доспехи отполированы доблеска. Карты сражений и чертежи украшали стены. Лишь койка Аннабет была в беспорядке. Она была покрыта бумагами, и ее серебряный ноутбук бесшумно работал.
– Vlacas, - пробормотала Аннабет, что, в принципе, означало, что она называет себя идиоткой по-гречески.
Ее заместитель, Малкольм, подавил улыбку.
– Ага, хм... мы прибрались везде, кроме твоей койки. Не знали, будет ли безопасно трогать твои заметки.
Это было весьма умно. У Аннабет был бронзовый нож, который она держала для монстров и людей, которые производили беспорядок в ее барахле.
Малкольм усмехнулся мне.
– Мы будем ждать снаружи, пока вы не закончите проверку. Жители дома Афины вышли за дверь, пока Аннабет прибирала свою койку.
Я тревожно засопел и приторвился, что пытаюсь изучить больше донесений. Технически, даже на проверке было против правил лагеря, чтобы два человека были... одни в домике.
Правило ужесточилось, когда Силена и Бекендорф стали встречаться. Знаю, некоторые из вас подумали: "Не все ли полубоги являются родственниками со стороны богов, и не делает ли это отношения между ними непристойными?". Все дело в том, что божественная ветвь вашей семьи не считается, ввиду того, что, говоря языком генетики, у богов нет генов. Полубоги никогда не задумаются о том, чтобы завести отношения с кем-то, кто имеет общего с ними божественного родителя. Два ребенка Афродиты? Ни за что. Но дочь Афродиты и сын Гефеста? Они не связаны родством. Так что это не проблема.
Как бы то ни было, по какой-то непонятной причине я думал об этом, пока не заметил, что Аннабет выпрямилась. Она закрыла свой ноутбук, который получила от изобретателя Дедалуса прошлым летом.
Я откашлялся.
– Так... получила ли ты какую-нибудь хорошую информацию от этой вещи?
– Слишком много, - сказала она.
– У Дедала было очень много идей, я могла бы провести пятьдесят лет, только пытаясь разобрать их все.
– Да, - я пробормотал.
– Это было бы забавно.
Она перетасовала бумаги - в большинстве своем чертежи зданий и кипа рукописных заметок. Я знал, что она хочет когда-нибудь стать архитектором, но твердо решил не спрашивать ее о том, над чем она работает. Она бы начала говорить об углах и соединительных стыках, пока мои глаза не потускнеют.
– Знаешь, - она засунула свои волосы за ухо, как всегда делала, когда нервничала.
– Вся эта ситуация с Бекендорфом и Силеной. Заставляет немного задуматься о... том, что важно. Об утрате людей, которые важны.
Я кивнул. Я моем мозгу всплыли случайные детали, вроде того факта, что она до сих пор носила серебряные серьги в виде совы, подаренные ее
– Ммм... ага, - я запнулся.
– С твоей семьей все хорошо?
Ладно, действительно тупой вопрос, но я нервничал.
Аннабет выглядела разочарованной, но кивнула.
– Отец хотел взять меня в Грецию этим летом, - задумчиво сказала она.
– Я всегда хотела увидеть...
– ... Парфенон, - вспомнил я.
Она выдавила улыбку
– Да.
– Здорово. Но это же не последнее лето, верно?
Как только я сказал это, я понял, что был остолопом. Наступали мои последние дни. В течение недели Олимп может пасть. Если Эра Богов действительно закончится, мир, который мы знали, растворится в хаосе. На полукровок будет объявлена охота на уничтожение. Это будет нашим последним летом.
Аннабет уставилась в свой инспекционный лист.
– Три из пяти, - пробормотала она, - за неряшливую голову вожатого. Пошли. Давай закончим с твоими донесениями и вернемся к Хирону.
По дороге в Большой Дом мы дочитали последнее сообщение, написанное от руки на клиновом листе сатиром из Канады. Если такое возможно, записка заставила меня чувствовать себя еще гаже.
"Дорогой Гровер, - прочитал в вслух.
– Леса вокруг Торонто подвергаются нападениям со стороны злобных гигантских барсуков. Попытался сделать так, как вы предлагали, и вызвать силу Пана. Никакого эффекта. Деревья многих наяд уничтожены. Отступаем к Оттаве. Просим совета. Где вы?
Глиссон Хедж, покровитель. "
Аннабет скривилась.
– Ты не слышал новостей от него? Даже с вашей эмпатической связью?
Я подавленно помотал головой.
С тех самых пор, как прошлым летом бог Пан умер, наш друг Гровер кочевал все дальше и дальше. Совет Копытных Старейшин изгнал его, но Гровер до сихор путешествовал по Восточному Побережью, пытаясь разнести слово о Пане и убедить духов природы защищать их собственные частицы нетронутой природы. Он приходил в лагерь всего лишь несколько раз, чтобы навестить свою подружку - Можжевеловку.
Последнее, что я слышал - это то, что он находился в Центральном Парке, организуя дриад, но никто не видел или слышал о нем ничего в последние два месяца. Мы пытались послать сообщения с помощью Ириды, но они никогда не доходили. Между мной и Гровером была эмпатическая связь, поэтому я надеялся, что смогу узнать, если случится что-нибудь плохое. Гровер говорил один раз, что если он умрет, эмпатическая связь может убить и меня. Но я не был уверен, что это по-прежнему работало.
Я бы удивился, если все еще был в Манхэттане. Затем я подумал о моем сне и наброске Рейчел - темные тучи, накрывающие город, армию, собравшуюся вокруг Эмпайр Стейт Билдинг.
– Аннабет, - я остановил ее на площадке для тезерболла (прим.: tetherball - популярная детская игра). Я знал, что напрашиваюсь на неприятности, но не знал, кому еще довериться. Плюс ко всему, я всегда зависел от советов Аннабет.
– Послушай, у меня был сон о, гм, Рейчел..."
Я рассказал ей обо всем, даже о жуткой картине Луки в качестве ребенка.
Некоторое время она ничего не говорила. Затем свернула свой инспеционный лист так туго, что порвала его.
– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?