Персидские юмористические и сатирические рассказы
Шрифт:
— Кто вам позволил войти в сад?
— Разве на вход в общественный сад нужно специальное разрешение? Ворота открыты, вот мы и вошли.
Один из стражей, с величественным видом опёршись на свою дубинку, вопросил:
— А разве во все открытые двери положено совать свой нос?
— Аллах свидетель, и сюда нам нельзя. Делать нечего — надо уходить.
— Да нет, добро пожаловать! Только сначала купите билеты.
— Какие ещё билеты?
— Входные.
— Сколько?
— Сколько вас, столько и билетов.
— А почём они?
— По туману.
Не могли же мы, проделав столь дальний путь, после всех мытарств вернуться
— Что это вы делаете, а?
— Ничего особенного, хотим развести костёр, чтобы подогреть еду и пообедать.
— А что, разве здесь тётушкин дом? — ехидно осведомился он.
— Нет, здесь общественный сад. А какое вы имеете отношение к нашей трапезе?
— А такое, что незачем было воздвигать здесь отель и тратить на него столько средств, чтобы господа, пожаловав сюда, сами готовили для себя еду.
— Где же ваш отель? — поинтересовались мы.
— А это что по-вашему? — Концом дубинки он указал на три жалких глинобитных строения в конце сада, кое-как побелённых известью.
— Как же нам теперь быть? — спрашиваем мы.
— Везите обратно свою жратву, а здесь заказывайте все, что душе угодно, и мы вам прямо сюда и подадим.
Видим, дети проголодались, не дотерпят без еды до позднего вечера. Пришлось сложить свои котелки и заказать обед в «отеле». Принесли нам такой челоу-кебаб, о котором, пожалуй, лучше умолчать — человеку он не по зубам.
После обеда ребятишки, как водится, отправились к реке, чтобы половить рыбу. Но не успели бедняжки и крючки в воду забросить, как к ним подскочил очередной страж с дубинкой. Вот уж, право, может показаться, что здесь не плотину соорудили, а завод по выпуску сторожей с дубинками!
— Эй, вы! Чем вы там занимаетесь? — завопил он.
— Ничем, ага! Рыбу ловим,— испуганно ответил один из мальчиков, вытягивая леску из воды.
— Что ты самовольничаешь, парень?!,— раскричался детина.— Разве не видишь — написано: «Ловля рыбы в реке Баларуд и охота в её окрестностях воспрещены»?
Мы отозвали детей:
— Чтобы зря к нам не придирались, сядьте-ка в кружок и поиграйте в карты.
Но детям хотелось поглядеть плотину. Мы гурьбой направились к ней и пришли к высокому шесту с дощечкой: «Вход посторонним лицам на территорию плотины категорически воспрещается».
Вечером, когда мы собрали свои пожитки и двинулись в сторону шоссе, чтобы поймать автобус, идущий в город, путь нам преградили ещё четверо громил:
— Пожалуйста, уплатите за место.
— За какое место?
— А за то, на котором вы сидели.
— Мы ведь уже заплатили.
— Ничего не знаем! Земля спорная, они не имели права брать с вас деньги, и им вы могли бы не платить.
— Так сколько же с нас?
— По полтумана с человека.
Мы очень обрадовались: ведь это наполовину дешевле, чем с нас взяли те двое при входе.
Механическое существование
Призадумаешься над бессмысленностью суеты и гонки нашего механизированного века и невольно позавидуешь отцам и дедам. Безмятежно жили
Обедали тогда за домашним столом. Абгушт ели, эшкенэ, аш с кяшком, куфтэ [83] — и все приготовленное руками любящей жены. После обеда, не торопясь, расстилали коврик где-нибудь на траве у ручейка, листали книжечки, стихи почитывали, баловались терьячком [84] , прихлёбывая крепкий, ароматный чай с кунжутной халвой или с шоколадом. Порой заколют молодого барашка да поджарят кебаб на вертеле, позволив себе запить его глотком-другим доброго вина. Одним словом, умели тогда покейфовать, жили в своё удовольствие. Что такое нервный срыв или там душевная депрессия, знать не знали. Каждый был здоров, весел и благодушен, никто не вмешивался в чужую жизнь, никто никому не завидовал…
83
Абгушт, эшкенэ, аш с кяшком, куфтэ,— блюда персидской национальной кухни (абгушт — мясной суп с горохом и фасолью, эшкенэ — суп, заправленный мукой, луком и яйцом, аш с кяшком — похлёбка с сушёным кислым молоком, куфтэ — кушанье типа тефтелей из рубленого мяса и риса).
84
Терьяк — опиум.
А теперь, ради того, чтобы набить брюхо, изволь крутиться целый день, выслушивать грубые окрики, подлаживаться черт знает к кому, унижаться, заискивать. Нет тебе ни еды путной, ни нормального отдыха.
Вскакиваешь рано утром, впопыхах, на ходу проглатываешь стакан какой-то мутной бурды для того лишь, чтобы, как говорится, не идти на службу натощак. Одну пуговицу застёгиваешь на пороге спальни, вторую — в коридоре, третью — на улице.
— Что приготовить на обед! — несётся тебе вдогонку голос жены.
— Да все равно… что угодно…
— Ждать тебя к обеду?
Прикинуть, удастся ли выкроить часок, чтобы забежать домой пообедать, нет времени. Уклончиво бросаешь в ответ: «Не знаю, как получится» — либо притворяешься, что не слышал вопроса. Стремглав летишь к автобусной остановке. И тут, как всегда, не везёт — у билетной кассы переминается с ноги на ногу длиннющая очередь. Стоишь, нервничаешь. Наконец покупаешь талон и бегом в конец другой очереди — на автобус. Автобуса нет и нет. Опять волнуешься: как гусь, тянешь шею, высматривая его. Но вот автобус подходит. Начинается давка. Кто поближе — втискивается. Очередь доходит до тебя, ты уже висишь на подножке, и тут раздаётся голос кондуктора:
— Автобус переполнен, ага! Сойдите!
Бросаешь взгляд на часы: время подпирает, ты уже опаздываешь. Но делать нечего. Снова топчешься на месте и тянешь шею. Наконец подходит следующий автобус, и ты приезжаешь на службу.
Работа у тебя не ахти какая сложная, но волнений и нервотрёпки хватает.
Подходит час обеда. Ты проголодался, но как быть, не знаешь. Ехать домой? На дорогу туда и обратно уйдёт минимум два часа. Взять такси? Придётся выложить четыре-пять туманов, а ты с утра ещё и не заработал таких денег. Остаётся одно — перекусить где-нибудь поблизости. Где? Идти в ресторан — слишком накладно. Сворачиваешь в первую попавшуюся забегаловку, у буфетной стойки просишь бутерброд с мясом.