Перстень Агируса
Шрифт:
— Давай тоже займемся делом и просмотрим бумаги мисс Тэтчер.
Но буквально через несколько минут Дикки созвал всех в библиотеку, чтобы показать видео с камеры наблюдения. Он пояснил:
— Преступник влез в усадьбу через забор, так как камера у ворот ничего не зафиксировала. Движение засекла только камера у входа в дом. Я сейчас покажу вам этот фильм.
На мониторе возникло изображение пространства в районе главного входа в дом. Появилась фигура человека, слегка сутулящегося. Он был одет в черную куртку с капюшоном, натянутым на голову. Лицо его разобрать было невозможно, так как
— Это Дастин Бакли, — спокойно заявил Марк, — что и требовалось доказать...
Грабитель несколько минут повозился с замком, открыл дверь и вошел в дом, пропав из поля зрения камеры. Поскольку устройство наблюдения записывало только движение, мы сразу же увидели преступника, выходящим из двери. В руках он держал рукописную книгу.
— Вот и все, — сказал Дикки, — больше ничего интересного камеры не зафиксировали. Похоже, что установленная мной система не слишком помогла...
— Это не так, мистер Милфорд!, — возразил профессор.
— Если бы не сработала ваша сигнализация, то нам не удалось бы спасти Персону. Время, в течение которого можно оживить умершего, зависит от температуры среды. При двадцати (плюс-минус пять) градусах, как сейчас в холле, оно составляет пятьдесят минут. Охлаждение тела удлиняет время для оживления, а нагревание — укорачивает. Значит, если бы убитую собаку обнаружили утром, то не спасли бы ее.
— А что было бы, если бы вы оживили Персону после пятидесяти минут?, — спросила я.
— Я бы не стал этого делать!, — резко ответил Альфред Мейсен, — вы же не хотите получить собаку-зомби, не так ли?
Глава 18. Тайна старого надгробия
После завтрака профессор предложил осмотреть коллекцию автомобилей в гараже, который внутри оказался очень большим. Там находилась дюжина машин. Некоторые из них были старинными, но выглядели так, словно их изготовили совсем недавно. Альфред объяснил, что за сто с лишним лет через его руки прошли десятки автомобилей и постепенно коллекция составилась сама собой из тех машин, с которыми он не захотел расстаться.
Экскурсию проводил Джек Слейтер. Это был светловолосый, подтянутый человек средних лет. Он подошел к автомобилю, стоящему у входа и положил ладонь на... я затруднилась определить название той части машины, которую Джек почтил своим прикосновением. Может быть капот?
Старинный автомобиль цвета спелой вишни спереди походил на паровозик, стоящий на колесах со спицами, как у моего велосипеда, а сзади — на муравья — эта часть кузова напоминала муравьиное брюшко.
Паровозик-муравей посверкивал никелированными деталями, назначение которых осталось для меня загадкой. Отполированный деревянный руль был снабжен какими-то градуированными дугами и рычажками на них — видимо управлять этим чудом техники нужно было, поминутно сверяясь со справочными таблицами.
— Вы видите первый автомобиль коллекции профессора Мейсена, — начал свой рассказ Джек Слейтер, поведя рукой в сторону симпатичного «муравья», — он называется изотта фраскини и был выпущен в 1911
Дик восхищенно вздохнул и попросил разрешения посидеть за рулем. Получив его, парень запрыгнул и устроился на сидении, поглаживая руками гладкий руль, выточенный из красного дерева.
— Вот бы проехаться на этой машине хоть сто метров, — мечтательно произнес он.
— Это можно без труда устроить, мистер Милфорд, — отозвался профессор, глядя на Дика с симпатией, — все машины на ходу. Если хотите, то можете в следующий уикэнд покататься в пределах поместья на любой из них, только сначала Джек проинструктирует вас об особенностях такого вождения и о правилах безопасности — это старые машины, они имеют персональные свойства.
— Спасибо, сэр, — улыбнулся Дикки в ответ.
При взгляде на некоторые экземпляры захватывало дух. Это в полной мере относилось к спортивному альфа-ромео монца цвета слоновой кости 1931 года выпуска. Пока Джек рассказывал о славной истории этого чистокровного отпрыска итальянского автопрома, я смотрела, наслаждаясь благородными линиями и чувствуя, что в этой машине есть все необходимое и нет ничего лишнего.
Экскурсия продолжалась и следующей машиной оказалась феррари интер гиа 1952 года, с расцветкой, как у осы — то есть желто-черной. Пропустив мимо ушей неинтересные для меня технические подробности, я обратила внимание на то, что фары, решетка радиатора и бампер образовали кроткое и наивное «лицо» модели. Машина будто взирала на меня, немного смущаясь от внимания.
Затем шла альфа-ромео того же 1952 года по «прозвищу» пининфарина. И была эта белая урожденная итальянка поразительно английской на вид! А футуристический фиат 1953 года с цифрой восемь и буквой «V» на радиаторе почему-то заставил меня вспомнить о моем любимом кошачьем семействе ягуаров.
Черную феррари 1961 мне представил Марк, пообещав, что мы с ним обязательно проедемся на ней.
— Мне нравится эта машина, — признался он.
Наибольшее мое удивление вызвала еще одна феррари пининфарина 1966 года. Этот серебристый трехместный автомобиль производил впечатление красивой, стремительной молнии, даже стоя на приколе в гараже. Все три места располагались в один ряд, а самое необычное было то, что место водителя находилось не справа и не слева, а посредине, между пассажирами! И руль торчал из центра приборной панели. Эта машина одинаково хорошо подходила и для «правостороннего» континента, и для «левосторонней» Англии.
Завершал коллекцию уже знакомый мне синий триумф спитфайр, на котором любит ездить профессор.
— А лендровер дефендер и новый ягуар мы держим не здесь, а во дворе под навесом, — дополнил рассказ Альфред Мейсен.
Нетерпеливая Эми, наконец, решилась подтолкнуть профессора к продолжению вчерашнего повествования:
— Можно попросить вас, сэр, рассказать, что же случилось после того, как Марка ранили в грудь?
Профессор вздохнул:
— Хорошо, я предлагаю расположиться в беседке у озера, что возле Мейсенхауза. Пойдемте же, друзья!