Перстенёк с бирюзой
Шрифт:
Уснул в мгновенье ока, свесив крепкую руку до пола, а Настя все стояла и глядела на Вадима, все улыбалась, а потом и вовсе прыснула смешком. Но не оставила боярина: стянула сапоги, уложила лохматого на мягкое и укрыла шкурой. Окошко приоткрыла, чтоб слаще ему спалось, да легче дышалось.
Повернулась взять свечу и приметила в уголку на сундуке котейку своего потерянного.
– Вот ты где. Пойдем, согрею, – подхватила пушистого и пошла тихонько к себе.
Утром боярышня вскочила раньше всех: в хоромах тишина, за окошком рассвет
– Красивый ты стал, лохматый, – улыбнулась, вспоминая. – Как боярин наш.
Вспомнила о Норове и задумалась, зная, что поутру будет ему не сладко. Потому и пошла взять кувшин, чтоб налить похмельному кваса холодного.
Пока на ледник* ходила, пока квасу лила, рассвет уж ярче стал, а улыбка Настина – отраднее. На дворе опять никого, а вот на задворках слышался плеск воды.
Настасья пошла вдоль стены, глянула из-за угла и приметила Норова: лил на себя из бочки и фыркал, что мокрый пёс. Боярышня и не раздумывала, подхватилась и побежала в ложню, взять рушник. Потом скоренько к боярину, что уж умылся и отряхивался.
– Здрав будь, – улыбнулась, потянула рушник с плеча. – Прими, оботрись, – и встала рядом, крепко держа в руке кувшин с квасом.
Норов, по всему видно, опешил, но смолчал. Рушник принял, утерся и стал глядеть на Настасью:
– Ты чего тут? – прищурился недоверчиво.
– Проснулась рано, тебя увидала, – протянула кувшин. – Холодный. Пей на здоровье, Вадим Алексеич.
Боярин снова задумался, но посудину взял и хлебнул от души.
– Благодарствуй, – вытер ладонью усы. – Настя, ты почто тут? Знаю, что своей волей ко мне бы не подошла. Ульяна послала? – огляделся, выискивая тётку.
– Нет, – Настя покачала головой: звякнули навеси, кудряшки подпрыгнули. – Тётенька спит, сама я.
И опять Норов глядел с опаской, а потом высказал:
– Эва как... – и умолк.
– Вадим Алексеич, ты скажи, может, снеди тебе? – Настя шагнула ближе, забрала у Норова кувшин. – Я мигом.
– Снеди? Можно и снеди, – смотрел прямо в глаза, щурился. – Погоди, не пойму я. Вечор говорил с тобой, нет ли?
– Говорил, – Настя улыбнулась несмело.
– Думал, приснилось, – помолчал недолго: – Это чего такого я тебе наговорил, что вьешься возле меня? – глаза распахнул, ответа ждал.
– Спросил, как день мой прошел, – Настя смех прятала, уж очень потешно боярин удивлялся. – Потом колечки подарил Свенельдовы.
– Кольца? – задумался. – Вместе с бородой?
– Нет, – Настя уж смеялась. – Без нее. Боярин, ты позабыл все?
– Ну не так, чтоб совсем, – сам хмыкнул. – Настя, чего я тебе наобещал? Только слово в слово говори. Если так вокруг меня ходить будешь, то я всякий день тебе такое рассказывать стану.
– Ничего не обещал, – Настя помотала головой.
– Это ты из-за колец? – бровь изогнул. –
– Вадим Алексеич, зачем же мне столько? – Настя смеялась. – Куда девать?
– Куда вздумаешь, – улыбнулся, подался к боярышне. – Хочешь, в сундук прячь, хочешь, мне в бороду вплетай. Краше Свенельда буду.
Настя отступила на шаг:
– Свенельд опечалится, – отшучивалась. – Без колец останется.
– Новых сыщет, – Норов наступал. – Ты чего так о нем тревожишься?
– Не о нем, – Настя еще шаг от боярина. – О тебе.
– Вон как, – опять догонял. – С чего бы? Вчера и слушать меня не хотела, а нынче печешься.
– Ты обо мне печешься, а я в ответ, – Настя вздохнула и остановилась. – Благодарствуй, – поклонилась. – Боярин, в долгу перед тобой. Чем платить, не знаю.
Умолкла, смотреть на Норова не хотела, боялась, что снова будет о свадьбе. Молчал и боярин, но через малое время вымолвил:
– Дождись.
Настасья крепко сжала кувшин и взглянула на Норова, тревожась:
– Дождаться? – глаза распахнула испуганно. – Ты на рать? Когда? Нынче? Надолго?
– Пока недалече, – взглядом опалил. – В Красово. Князь там будет, мне говорить с ним надо. Настя, дождешься?
– Дождусь, – бросилась к Норову. – Дождусь, Вадим Алексеич.
Боярин руку поднял, ухватил Настю за шею и к себе потянул:
– Полуднем выдвигаюсь, – голову склонил, шептал едва не в губы. – Поцелуй что ли на прощание.
Ничего не ответила Настасья и целовать не стала. Сжалась, зажмурилась и стояла испуганная, тряслась.
– Видно, мало наговорил ночью-то. Еще надо, – прижался горячими губами к гладкому лбу боярышни и отпустил. – Иди, Настя, спасибо за квас, – и пошел к дому, не оглядываясь.
Боярышня осталась посреди двора с кувшином, все смотрела вослед Норову, голову слоняла и так, и эдак. Все раздумывала, отчего щеки румянцем опалило, да шея огнем зажглась, аккурат там, где недавно была рука Норова.
От автора:
Ледник – погреб-ледник – старинное сооружение для сохранности продуктов.
Глава 21
– Боярин, не тревожься о подворье, – Ульяна урядно обняла Норова. – Все сделаю, за всем пригляжу. Себя береги, возвращайся вборзе. К празднику-то поспеешь, нет ли?
– Бог даст, поспею, Ульяна Андревна, – Вадим склонил голову, дождался пока боярыня перекрестит на дорогу, а потом уж метнулся взглядом к Насте.
Та выглядывала из-за тёткиного плеча, широко распахнув глаза. Вадим если б и хотел взор отвести, то не смог бы: боярышня смотрела тепло, улыбку, видно, прятала, да не схоронила. Ямки на щеках выдали ее с головой.
Промеж того углядел Норов во взоре Настином интерес, разумел, что так на него еще не глядела. Хотел обрадоваться, но упредил себя. Чуть узнал боярышню, а потому и понял – это с доброты, не с любви.