Перун. Избранник богов

Мироненко Александр Анатольевич

– Подымите. – Коротко скомандовал атаман.

Тут же приказ был приведен в действие. Тонкая алая струйка потекла по левому глазу. Похоже он всё-таки умудрился разбить себе бровь. Прищурившись Перун расправил плечи и посмотрел на чернобородого атамана сверху вниз. На лице однокрылого на миг проступило замешательство. Отойдя на пару шагов назад и приподнявшись на ступень, разбойник с надменным видом изучал его. Всё ещё оставаясь ниже считай на голову.

Тем временим у него было время оценить обстановку. Шатёр изнутри казался намного больше чем снаружи. Не менее двадцати шагов в длину и три человеческих роста в высоту. С закопчёнными

стенами и дырой в потолке. Пол был услан толстыми коврами, вышитыми заморскими узорами. На тех ступенях возвышался широкий резной стул. Обитый дорогой пурпурной тканью, был вышит золотой нитью. Вся эта роскошь смотрелась вызывающе и неуместно, в этой дикой лестной глуши. Посреди шатра огромная пылающая печь. На установленных по бокам рогатинах был подвешен широкий казан, с закипающей похлёбкой и торчащим за край куском мяса. Сглотнув полный рот слюней, перевел взгляд в сторону посаженого на цепь в углу пленника.

Светозара избили до неузнаваемости. В подранной рубахе, весь синий от побоев с жутко заплывшим от гематомы лицом несчастный лежал без чувств углу. Руки и ноги старца были скованные громоздкой цепью не по мерам огромной по сравнению с его тощим телом. Массивный металлический замок запирал цепь к вбитому в землю колу.

– Так значит ты и есть тот самый Перун. – Задумчиво произнёс атаман, разглядывая его с головы до ног.

Парень смолчал, но вместо него с готовностью ответил голос за спиной:

– Так и есть ваша светлость! Он самый.

Быстрым движением однорукий сократил расстояние и порвал рубаху на груди пленника. Отпрянув будто ужаленный, атаман скомандовал:

– Немедленно к реке его! И принесите мне кожу с вот этим знаком.

Длинный ноготь однорукого уперся в вздутый шрам на груди хлопца.

– Как прикажете! – С готовностью откликнулись холуи. – Как сначала, башку отрубить, а затем шкуру снять, или….

– Мне всё равно. – Махнув рукой атаман. И потеряв всякий интерес к пленнику опал на свой разбойничий трон.

– Значит помучаем. – Радостно загоготали несколько глоток и не давая ему опомниться опрокинули пленника оземь.

Взяв его за руки и ноги будто чурбан, бородатые дурно пахнущие брагой и потом, мужики потянули пленника вон из шатра. А далее вдоль восточной стены в сторону покатого берега. У самой воды был спилен широкий пень. Больно ударившись грудью оземь, зарылся носом в холодный песок.

Шквал ударов обрушился на тело и голову. В живот больно саданули сапогом, да так что дыхание оборвало. Не в силах подняться и не в состоянии закрыть лицо он лишь извивался как червь, пока не иссякли силы. Несколько раз отключался, но снова приходил в себя от мощных ударов. Кровь и соль застилали глаза. На зубах выступила кровавая пена.

Потоптавшись вокруг узника пара оборванцев ушли обратно к костру, но на смену им пришёл дородный мужик. С отвисшими боками и пузом, но всё же могучий и широкоплечий. С массивными будто колоды руками. Рядом с разбитой головой юнца в землю встрял огромный тесак. Изогнутый, с широким тяжёлым клинком, тесак походил больше на инструмент мясника чем на боевое оружие.

– Велено кожу содрать, а затем обезглавить. – Важно заявил один из оборванцев смотря в лицо здоровяку.

Мощная лапа подняла избитого на колени. Свозь шум и звон в ушах донесся гундосый глас. Будто говорили из глубокого колодца:

– Будет с него. Сначала кончим, а затем и шкуру снимем.

– Но

было велено….

– Я слышал, что говорил атаман! – Рявкнул палач. – Сказано убить, а затем шкуру снять. Ты давай, не перекручивай! Вопросы?!

Боясь поспорить толпа разбойников расступилась. Оставив пленника один на один с его палачом.

– Ты не бойся. – Трепля по окровавленной голове, доверительно заверил мужик. – Я тебя не больно зарубаю. Слово мама сказать не поспеешь.

Всё дальнейшее происходило будто во сне, и будто не с ним. Крепкая хватка сжимала ворот рубахи, не давая ему и шанса к спасению. Холодное острие клинка коснулось затылка. Палач явно примерялся, норовя отрубить голову одним мощным ударом. Тесак взвился вверх, широкое лезвие недобро блеснуло в лунном свете. Перун обречённо зажмурил глаза. Когда вдруг в голове запели звонкоголосые девы.

Когда шум и треск в ушах стихли, а девичье сладкоголосое пение только усилилось он нашёл в себе силы открыть глаза. Грузный толстяк замер подле него с открытым ртом и глупо вытаращенными глазами. Стоящие вокруг них оборванцы также притихли и замерли, повернув головы в сторону воды. Тесак палача выскользнул из ослабленных рук и встрял в землю рядом.

Понемногу зрение восстановилось. Глаза привыкли к темноте, а окружающий его мир перестал быть одним большим смазанным пятном. Из реки на берег медленно выходили жабо подобные существа. Те самые с которыми имел неудовольствие столкнуться в рыбацкой деревне.

Жабоголовые выходили на берег широко вытянув в стороны свои когтистые лапы. Одна за одной показывались над водой уродливые пучеглазые черепушки. Их было настолько много что зарябило в глазах.

Одна из тварей явственно выделялась на фоне остальных. Красным игольчатым гребнём, на огромной голове и вдоль всей спины. Раскрывшиеся широкие щели на груди чудовища подрагивали в унисон усыпляющей песне.

В отличии от всех, юнца от этой песни будто ледяной водой окатило. Встрепенувшись, игнорирую боль и ломоту по всему телу он бросился к тесаку. Прильнув к лезвию спиной, начал спешно резать путы на запястьях.

Когда наконец веревки были разрезаны речные жители в плотную приблизились к людям. Перун опрометью метнулся от реки, туда где полыхал полуночный костёр. За спиной послышались тихие стоны вперемешку с хрустом и чавканьем. Жабоголовые набрасывались на добычу вгрызаясь в тело острыми игольчатыми клыками. Даже добежав до частокола он слышал, как в безобразных пастях рвётся плоть и трещат кости.

Пробежав у стены. Вдоль землянок стараясь быть незамеченным парень понял, что его старания напрасны. Весь разбойничий лагерь, включая отъявленных закалённых в бою рубак, включая атамана, обмерли на месте. Не в силах двинуться, люди внимали чарующему пению. Готовы были принять любую участь, уготовленную им.

Никто даже не повел в его сторону и глазом. Когда он подбежал к яме пленников. На дне всё также сидели братья мельники и семья кузнеца. Сидели без движимо, а тем временем пение эхом разносилось по стенам ямы.

– Где же эта хренова лестница! – В душе ругаясь и сквернословя метался Перун.

Когда заметил то, что он искал у одной из землянок. Добротная, сбитая из брёвен и брусков лестница оказалось чересчур тяжела. На лбу вздулись жилы, а тело тупо взвыло, когда потянул её волоком по земле в сторону ямы. Прилагая нечеловеческие усилия, опустил лестницу в яму и бросил беглый взгляд на поляну.